– А что, я должен смирно ждать заклания за чужие грехи?! Заковывать в наручники должны опасных преступников, а вести на эшафот – убийц! Убийц, Конте, убийц! А я не убийца!!! За что боролся Робеспьер и Жан-Жак Руссо? За что боролись отцы нашей демократии, ответь мне наконец?! Где равноправие, свобода и братство, где?! Конте, я вижу тебя в первый раз, но верю в твою невиновность! Вот что такое братство! Я не знаю, кто бедолага убитый, но я сочувствую ему и желаю расправы за него – вот это равноправие! И я жажду открытого разбирательства и следствия по произошедшему – это свобода!
– Ты идиот, Грег Ташлен, раз ты думаешь, что они будут аплодировать тебе стоя, выслушивая революционные речи и исторические трактаты о свободе личности! Да им закон не писан, им ничего не стоит проделать в твоей «свободной личности» сквозное отверстие. Ей-Богу, ты либо родился с золотой ложкой во рту, либо просто родился вчера, а то и час назад!
Ташлен плюхнулся на скамью, и сбавил тон:
– Но… Что же делать, Конте? Куда нас везут? Я лишь хотел сказать, что меня беспокоит… Что этот убийца на свободе, кем бы ни была его бедная жертва. И ещё то, что нам не предложили даже самого захудалого, бесплатного адвокатишку для защиты наших прав…
– А меня беспокоит тот факт Ташлен, что они слишком борзые. Здесь точно что-то нечисто, и уж точно они бы не стали так себя вести из-за какой-то начитанной старухи, которую разрубил на части спившийся Гамлет. Конечно, при условии, что она не жена президента республики…
Грег Ташлен притих и совершенно поник. Даже в затемнённой машине Конте увидел безграничное отчаянье в его глазах. Просидев в томных мыслях какое-то время, мсье писатель не выдержал напряжения и закрыв лицо руками, тихонечко разрыдался.
Глава 4.
Омъёль 2-6-3-9
Омъёль 2-6-3-9 было ничто иным, как зашифрованная координата станции, на которой уже ждали особо опасных преступников – комиссара, находившегося в отпуске и писателя, находившегося на дне. Дело было настолько срочным, что не терпело малейших отлагательств, потому для Бёртона было проще провести допрос и установить все необходимые факты и обстоятельства на месте, чем тратить время на дорогу в Ниццу.
На станции «Клермон – 63» было прохладно и туманно, что вполне закономерно для такого расположения – с севера тянулась заснеженная горная гряда Рошморского плато, а с востока сырая лесистая низина близ деревушки Омъёль. Это была промежуточная станция, которую пересекали без остановки товарняки и резвые пригородные поезда. У перрона за сырыми сгустками тумана еле-еле просматривалось маленькое двухэтажное здание с облупленным фасадом, над дверьми которого висела вывеска «почта». Говорящий вид здания без угрызения совести позволял назвать его заброшкой.
Первый этаж был заколочен, окна забиты фанерой, а вот на втором этаже тускло горел свет в одной из комнатушек, где в рамах ещё сохранились замызганные стёкла, хоть те и были покрыты трещинами. Именно там для двоих везунчиков уже была готова комната для допроса или для крайнего случая – пыток.
Арестантов вели те же суровые парни, что и были в поезде – следом за бронированным авто ехала ещё одна машина с людьми Бёртона. Сам Бёртон шёл всё время позади, периодически подымая воротник от мерзкого, пронизывающего ветра и снега, и умудрялся координировать всем процессом без слов и лишних телодвижений – пару щелчков пальцами и его понимали все до единого без каких-либо словесных комментариев.
