– Слегка перебрал говоришь? Ты еле мог стоять на четвереньках, друг!
– Я не знаю, как так вышло, я не пил так много, чтобы утратить облик человека! Да и от двух-трёх стаканов разбавленного виски разве может так развести?
– Почему же, очень даже может. Если с непривычки – а это твой случай, добавь ко всему палёное пойло. У барменов для таких простачков как ты всегда есть пару «особенных» бутылок под стойкой.
– Симона… Симона Курвуазье… я надеюсь, что там не она! Мне нужно позвонить! Мне нужно срочно позвонить! Нужно сказать им, чтоб остановили у ближайшего телефона, если только она возьмёт трубку – я вздохну с облегчением, и пускай везут меня, куда хотят!
Конте насмешливо расхохотался:
– А как же, остановят! И по рюмке нальют, и под аккордеон станцуют! Слушай, а эта Симона случайно не та старая шлюха с мерзким, упавшим до колен и изуродованным оспой лицом?
– Нет, она не шлюха! Старая – да, но не шлюха, я просто погорячился… Постойте, откуда вы знаете?!
– Прости, подслушал твои пьяные россказни. Так кто она такая? Какая-нибудь заносчивая богатая тётка?
– Вовсе нет, она – литературный критик! А я – писатель! – последнее слово особо гордо прозвучало в устах Ташлена.
– Вот оно что… Ты как Шекспир что ли, стишки да сценки пишешь? А те остальные – носатый, ехидный дебил и недоносок с гнилыми зубами – они кто, библиотекари?
– Те остальные тоже критики, члены жюри литературного конкурса! Я – Грегуар Ташлен, писатель-сценарист, который был жестоко обиженный и незаслуженно отвергнутый этими так называемыми «людьми»! Я написал великолепную пьесу, и представьте себе, Конте, мой сюжет распилили напополам и облили помоями от запятой до точки! Да ещё и на конкурсе, ещё и в Монпарнасе и перед залом, полным народу! Я тогда не выдержал, сорвался, и всё им высказал – как я их ненавижу и какие они тошнотворные зануды! Конте, я даже не угрожал ни Симоне, ни остальным, мы просто перекинулись проклятиями, о чём я глубоко сожалею и раскаиваюсь!
– Ну, от проклятий к делу, рукой подать… Тем более под градусом. Ты вообще ничего не помнишь?
– Нет, клянусь, вообще пустота! Господи, неужели я могу быть способным на такое?! Нет, Конте, нет! Я бы никогда такого не сделал, насколько бы ни была сильной моя ненависть, а она сильна, поверьте! Ненависть… Ненависть – это гнев слабых, Конте, слабых! И это даже не мои слова, а великого Альфонса Доде>1! Я сам себя спрашиваю, нашёл бы я, находясь даже во власти зелёной феи, силы воли сделать это! И чемодан тоже не мой, я сразу это указал! Я так волнуюсь, Конте… Волнуюсь вот о чём: как думаете, они успели занести моё отрицание в протокол?
– Сейчас это самое малое, о чём следует волноваться. Меня больше интересует, кто пассажир в чемодане и как он туда попал. Если это один из твоих литературных уродцев, то я тебе не завидую, мсье Ташлен!
Внезапно Грегуар вскочил с места и начала тарабанить железками на руках о бронированные стены:
– Я не хочу на гильотину, Конте, я не виновен! Не виновен, слышите, надменные мрази, я никого не убивал!
– Заткнись, Ташлен, ты с ума сошёл?! Не лезь на рожон, ты и так в полном дерьме, ещё и меня за собой поволок! Ну и навязался же ты на мою голову, какого я только полез не в своё дело – лучше бы эти мужланы выкинули тебя без штанов за борт!
Горе-писатель замолк, но его пыл не угас – к несчастью для Конте, он вспомнил о демократии…
