СТОЙ-ЭТО-МОЕ-ПРОСТРАНСТВО-ОНО-НЕБЕЗОПАСНОЕ-НО-ПОЧТИ-БЕЗОПАСНОЕ-Я-ЖЕ-СТАРАЮСЬ-СДЕЛАТЬ-ТАК-ЧТОБЫ-ХОТЯ-БЫ-ЧТО-НИБУДЬ-В-ЭТОЙ-ЖИЗНИ-БЫЛО-ПО-МОЕМУ-ДАЙ-МНЕ-ПОМЫТЬ-ПОСУДУ. ДАЙ-МНЕ-ИЛЛЮЗИЮ-ЧТО-Я-МОГУ-ПОЗАБОТИТЬСЯ-О-ТЕБЕ.
Я вижу, как Аля подносит ладонь к локтю Мамы, но потом отдергивает руку, машет ею снизу вверх, отгоняя подлетающее облако одной ей известных слов, разворачивается, хлопает дверью, уходит в дальнюю комнату сидеть обиженной.
Я говорю ей (тогда и сейчас, всегда – черт, опять вылезает это нелепое ВСЕГДА): когда своих слов нет, ты берешь их из воздуха и кладешь в рот. Когда слова вырастают внутри, нельзя держать их взаперти. Так правильно. Ты же сама знаешь. Она спорит со мной, утверждает, что есть хорошие и плохие слова. Я сдаюсь.
Сейчас Аля снова ложится на пол.
Никому не звонит, ничего не покупает.
Приходит в себя.
Аля спрашивает меня:
– Слушай, как ты думаешь, я когда-нибудь буду чувствовать себя лучше?
Конечно, да, – отвечаю я. – Разумеется. По-другому и быть не может.
Я молчу несколько секунд, полминуты или, может, две – пробую на вкус тишину, думаю, насколько пригодятся ей мои слова сейчас; после этой ямки молчания все же решаюсь:
Я всегда буду рядом с тобой.
Удивительно, но на этот раз заклинание срабатывает. Аля отвечает мгновенно:
– Спасибо. – Пауза. – Ты так нужна мне.
Ты не представляешь, как ты мне нужна, – хочу сказать я. – Ты возвращаешь меня ко мне настоящей.
Мне не хватает духа произнести это вслух, поэтому я только улыбаюсь ей и киваю, прежде чем выйти из комнаты.
Я готовлю нам обед – рисовый суп. Делаю зажарку из лука, брокколи и моркови, заливаю ее кокосовым молоком, накрываю стеклянной крышкой. Выжидаю, чтобы добавить воды и риса.
Когда будет готово, я скажу ей, что положила в миску кусочек сыра, – если растает, ее желание исполнится.
Да, любое.
Я не скажу ей, что сыр – творожный – крестиком вшит в бульон, потому что хочу, чтобы ее мечты сбывались.
Да, все.
Потом я расскажу Але сказку. Когда у меня есть силы и время, я пою ей колыбельные, читаю стихи, сочиняю истории. Раньше это делали Мама или Папа, но сейчас нам не приходится выбирать.
Хочешь послушать о зиме?
Аля кивает. Замирает. Выпускает тихие:
– Я так давно не видела зеленых деревьев, – как будто листочки шуршат.
Когда-то, когда все было по-другому,
никто не боялся зимы.
– Так было никогда?
Нет, так было когда-то.
– Когда-то – это когда, конкретно? Сто лет назад, триста, тысячу?
Я не смогу говорить, если ты будешь постоянно меня перебивать. Может, где-нибудь еще существует место, где люди не боятся зимы. Тогда для них – это всегда.
– Где-нибудь – это где?
Ты будешь слушать или комментировать?
– Ладно, прости.
Когда-то, когда все было по-другому,
никто не боялся зимы.
По пришествии верного времени младенцы появлялись на свет, а старики…
– Чем тогда это место отличается от того, где живем мы?
Аля.
– Все, я молчу.
Обещаешь?
– Да.
