Комната утешения - страница 5

В День, когда все пошло не так, что-то сломалось.

Теперь никто не приходит сюда: снег метет так, что невозможно даже открыть дверь.

На улице совсем темно.

Кажется, на горном озере, что видно из окон моей лавки, скоро не останется ни одной живой души.

Мне кажется, я помню, что раньше видела в жизни смысл. Например, я думаю, что любила холодные зимние ночи с пустой обнимающей темнотой. Каждый раз, как только день опускал голову и начинало смеркаться, я кипятила воду, чтобы принять горячую ванну. Я втирала в согласную на все распаренную кожу мазь из листьев вечнозеленого розмарина, иногда примешивая измельченную сосновую хвою, цветки лаванды или апельсиновую цедру. Я оставляла приставшие частички растений на груди, животе, внутренней стороне бедра, а затем покрывала каждый сантиметр тела одеждой из разноцветной шерсти. Какие-то из вещей когда-то – в прошлой жизни? – вязали бабушка и мама, другую – бо́льшую – часть я сделала сама. Свитер, носки, рукавицы. Бескрайний платок вокруг шеи и головы. Выйти на воздух и поднять глаза к небу: в мире не было ничего лучше, чем смотреть на звезды. Если человек может видеть звезды, он никогда не будет одинок.

У меня давно нет близких друзей или родных, с которыми я могла бы разделить эти минуты, но звезды тогда светили только для меня. Я слышала, как воздух потрескивает от их свечения; мне чудилось, будто кто-то набросил шерстяное покрывало, дырявое, благодаря крупной вязке, на их свет, чтобы тот не разбил меня на мелкие частички и не притянул к себе. Может, это не звезды висели в небе, а небо ютилось между звезд? Это вполне возможно, если предположить, что самое ценное в сыре – дырки и пустоты, что заставляют нас по-настоящему ценить содержание.

Мне хотелось, чтобы как можно больше людей почувствовали то же, что и я. По этой причине – неужели у меня и вправду хватало на это сил? – я надевала голубые коньки в белую крапинку, прятала в кулек бутерброды с икрой, слабосоленым лососем и с сыром, добавляла в каждый из них по три листика розмарина и спешила к горному озеру у лавки старика Юнхо. Каждый встречный получал от меня теплый бутерброд и частицу свежей нежности звезд, стоило ему или ей только пожелать этого. Каждую зиму я переставала быть сиротой, неудачницей, городской сумасшедшей. Каждую зиму у меня получалось стать той, кем мне на самом деле хотелось быть – Девушкой, которая пахла листьями розмарина.

В один из далеких весенних дней, которые идут сразу после зимы, я решила, что наконец чувствую в себе достаточно смелости, решимости и любви, чтобы заботиться о ком-то, кроме себя. В то время, когда апрель переходил в май (в последний на моей памяти раз), я поняла, что жду ребенка. Я гладила тяжелеющий живот и представляла, как к концу новой волшебной зимы нас станет двое.

Я продолжала натираться розмариновой мазью, делить свое сердце со вселенной и звездами, кататься по городу на коньках и раздавать бутерброды, но теперь много чаще бывала среди людей. Я спрашивала себя, каким станет мой ребенок. Может, он будет похож на того мальчика с пепельными волосами и смешной складкой между бровей, говорящей о недовольстве лучше любых слов? Или это будет девочка, совсем как та, которая пробегает мимо меня, не оборачиваясь: смуглая кожа, темные глаза, черные прямые волосы и поразительная – особенно для ребенка – скорость? Что достанется ему, ей – тебе – от меня? Может, созвездие из родинок на щеке? Или форма носа? Причудливо растопыренные пальцы на ногах? Ломкие ногти? Частое до безумия сердцебиение – любовь к зиме и к свету звезд – излишняя изобретательность – тягучее и почти родное чувство всепоглощающего одиночества? Или ты – он, она – совершенно не будешь походить на меня?