– Охренеть лошадь! Алиска, это кто? – спрашивает Ксю, испуганно прижавшись в Полунину.
– Алабай.
– И ты с таким гулять тоже пойдешь?
– Ксюха, я сейчас с любой собакой гулять пойду! – мне даже смешно от того, как она шарахается от алабая. Будто ему только и нужно, что сожрать первого встречного прохожего и закусить вторым. Желательно пожилистее. – Вообще, алабаи добрые.
– Ну да, – Ксю оборачивается и смотрит вслед удаляющемуся псу. – Сожрёт и не заметит.
– Ой, тебе что-то объяснять… – я только мотаю головой и спрашиваю Пашку, – Тебя тоже сожрут?
– Ну они же вроде как сторожевые? – Полунин тоже оборачивается. – Я б такую завел. Мощная.
– Ты совсем шибанулся? А сколько она жрёт, представляешь? – Оксанка дёргает Пашку за руку, – Пошли! Завел бы он себе…
Я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Ксюха одним предложением сдает себя с потрохами, и мне уже кажется, что ее планы на счёт Полунина не ограничатся простой констатацией факта, что она смогла его охмурить. Видимо в ее головушке уже отчётливо звучат первые нотки марша Мендельсона, а сама Оксанка примеряет на себя пышное белоснежное платье и Пашкину фамилию.
«Оксана Полунина.» – улыбаюсь одними губами, но что-то внутри подсказывает: если Ксю добьется своего, то Пашка потом будет жить, как у Христа за пазухой – котлетки, борщи и пирожки по выходным. Она даже на алабайку согласится. Если «афганец» все таки прозреет и заметит, что Ксюха светится от счастья из-за того, что идёт с ним рядом, а не потому что погода замечательная. Наш скромняга, сам того не зная, умудрился зацепить ее по самое не балуй. Если сперва она спаивает его ради одного ответа, а потом выхаживает похлеще малого дитя. Анальгинчик, аспиринчик, минералочка… Даже за консервированными ананасами сбегала с самого утра. Правда и Ромке купила вторую банку, но это уже так. Чтобы откровенно не спалиться со своей заботой. Кто бы сказал мне полгода назад, что эта оторва будет так заморачиваться по поводу самого скромного парня со всего потока, не поверила бы и гоготала бы в голос:
– Оксанка? Да идите вы лесом! Да никогда в жизни!
Уж кому-кому, а ей париться по поводу мужского внимания вообще не надо было. И свистеть не придется – всегда кто-нибудь постреливает интересующимся взглядом. М-да… Ситуация.
– Возьмите, пожалуйста, – я снова протягиваю лист с объявлением и чуть не поскуливаю от зависти.
Мужчина средних лет гуляет с тремя бладхаундами. С тремя сразу! «Дайте мне хотя бы одного. Ну пожалуйста! Я не хочу лопать поводки! Ну хоть кто-нибудь!»
Когда у тебя в кошельке остаются жалкие крохи, начинаешь распинывать себя вообще без капли сострадания. И даже блюющий Бонька не кажется таким уж страшным засранцем. Ну любит он хомячить все, что только попадется ему в поле зрения. Вот такая слабость у этого бульдожки. Полунина же за любовь к салу никто не кошмарит? Но Боню-Бенедикта на все лето увезли на дачу, и теперь его гурманство выйдет на новый уровень. Обожрет все, что только можно. Ну и ублюет, скорее всего, тоже все. Мария Сергеевна даже толком и не узнает. У тетки там огурчики и помидорчики в теплице, картохи бескрайнее поле. Пока все это выполешь, польешь, Боня уже сто раз оклемается.
– Эх… – я вздыхаю с такой тоской, что жить не хочется.
Вот как так можно?
– Держи, Алиса, – Пашка тянет мне рожок мороженого, – Не кисни. Все норм будет.
– Спасибо, Паш.
Даже не заметила, как он куда-то отходил. Вообще, Пашка – мировой человек. И мороженку купил, и свою половину объявлений раздал-расклеил, а теперь остатки моей стопочки забрал и усвистал к трем собачникам в дальнем конце поляны. Вот только от дальнейшего созерцания проявления такой помощи меня отрывает звонок мобильного.
