– Не ссы, Джейк. Это его жуть. До тебя этой жути дела нет. Ты уверен, что все произошло случайно?
– Уверен, сэр. Аналитики по-всякому раскидывали. Вероятность намеренного вмешательства полностью исключена.
– Что с парнем? Нашли?
– Разумеется, сэр!
– Кто таков?
– Обычный панк, сэр.
– Не нравятся мне панки, Джейк. Воняют… Знаешь, Джейк, за что я люблю хорьков? – спросил первый, взял хорька за шкирку и, подняв его на уровень глаз, повернул мордой к себе.
– Нет, сэр! – ответил второй.
– Я люблю хорьков – продолжил первый, пристально разглядывая своего питомца – за то, что вонь этих животных способна спасти им жизнь. Догадываешься, почему так происходит?
– Скажите, сэр!
– А потому, что хорек знает, когда нужно вонять. Все остальное время это на редкость чистоплотный зверь. Никакого неприятного запаха. Вообще – ни-ка-ко-го запаха. Чего не скажешь о нашем приятеле. Этот воняет постоянно. Даже здесь чувствуется. Полагаю, если его не станет, нам это зачтется за добродетель. Как считаешь, Джейк?
– Согласен с Вами, сэр.
– Раз согласен, отправь пару мальцов, пусть его определят. Но только так, чтобы парень перед смертью хорошенько обделался. Проявим великодушие, позволим вонючке напоследок повонять от души. Все, Джейк, ступай.
– Да, сэр, – сказал второй, по-военному четко развернулся и покинул помещение.
Первый бережно опустил хорька обратно на диван, встал, потянулся, хрустнув суставами, и прошел к огромному, во всю стену окну, за которым томно извивался в мареве выхлопных газов большой город.
«Фата моргана, мать ее!» – подумал первый. Затем он посмотрел вниз, на оживленную улицу, по которой туда-сюда сновали курьеры, спешили на ланч мелкие клерки и торговали несуществующими тайм-шерами уличные фармазонщики. На лице первого образовалась брезгливая усмешка.
Ангел отделился от люстры, подплыл к первому и завис рядом с ним. Ангел так же глянул вниз. Ангел не заметил внизу ничего, что могло бы вызвать брезгливость. Ангел пожал плечами и выскользнул во вне.
Начало было положено.
Несколько смешных вещей… Любой конструктивный, с точки зрения человека творческого, процесс основан на паре-связке деструктивных предпосылок. Причем предпосылок этих требуется не столь уж и много. В конечном счете все сводится к двум основным понятиям – чувство и желание. При желании основные чувства можно пересчитать по пальцам. Пальцев двух рук вполне достаточно. С желаниями и того проще. Их всего два. Либо усилить чувство, либо его истребить. Иные особо выдающиеся мыслители идут еще дальше, низводя все человеческое к одной единственной паре-связке. Да и из той норовят сотворить ублюдка-гермафродита. Один печально, но широко известный козлобородый австрийский морфинист ухитрился произвести ползучую революцию в умах современников и потомков, поставив во главу угла необоримый фаллос.
Положенный на Вы. Помноженный на Я. Повязав чувство физической любви, оно же – инстинкт к продолжению рода, с желанием реализовать это чувство максимально возможное количество раз. Полученный гибрид морфинист обозвал либидо и, пользуясь этим словечком, будто магическим заклинанием, принялся во всю врачевать скучающую публику, изгоняя из нее бесов, которыми сам же был одержим пуще остатних. Мудак, одним словом.
Может возникнуть вопрос, отчего ваш пок. слуга полагает репликацию себя в потомках явлением деструктивным? По той лишь причине, что действия, направленные на продление существования биологического вида в целом, разрушительны для каждой отдельно взятой его особи. Хотя, безусловно, приятны… (по здравом размышлении – издевательская компенсация). Дуализм, знаете ли. Пара-связка. Сунь-вынь. Инь-ян. Тянитолкай долбанный.
