У меня совершенно не было настроя на интеллектуально – пустые беседы.
– Ответь, пожалуйста.
С этим клиентом общение переходило все грани, я чувствовала себя куклой в его руках, но при этом знала, что он нуждается во мне. Я была почти уверена в том, что у него обостренная шизофрения – все разговоры сводились к невозможности и неустроенности этого мира, а тело, по его словам, стремилось в иной мир. Он утверждал, что точно знает дату своей смерти, но это знание не зависит от болезни.
Он был на обследовании, прошел всех врачей, в его диагнозах не обнаружилось ничего серьезного, но он продолжал утверждать, что скоро умрет. И самое интересное, психологическая экспертиза поставила неоспоримый диагноз – здоров.
Обо всем этом поведал мне он сам, в течение предыдущего месяца. Для меня уже стали привычными постоянные разговоры с ним и признаюсь, что логики в его словах практически не было, но поглощающий и непреодолимый профессиональный интерес я так и не научилась скрывать. Он знал это. И пользовался.
– Так, ладно, – выдохнула я, – Играем по Вашим правилам и пусть это не профессионально с моей стороны. В моих представлениях, помимо реального мира, в котором я живу, существует еще два: один из них – Мир Морфея – иначе Мир Грез или просто Сны. Второй – Фантазия – моя личная фантазия, представления и воображение.
– Не плохо! – пропел он и чуть тише добавил, – Для обычного человека.
– Что, простите? – уже почти не воспринимая всерьез его слова, переспросила я, давая ему возможность исправиться.
– Я говорю, что у Вас радикальные взгляды и суждения.
– А какие суждения и взгляды у Вас? – передала ему пас.
– Я просто верю.
– Во что же?
– Во все, что вижу. Я знаю: кто я, кто Вы, кто есть каждый. Я знаю, кому принадлежу и кем ведом. Я знаю, когда умру, и кто за мной придет. Я знаю кто я. А вы?
– А мне просто нравится жить в неведении, – откинувшись в кресле, выдохнула я и прикрыла глаза.
– Возможно, Вы правы, Алана. Но как изменилась бы ваша жизнь, знай Вы, когда умрете?
– Не знаю и просто счастлива. Мысль о смерти всегда пугает сильнее, чем сама смерть, – даже не задумываясь, отчеканила я.
Он выдержал паузу.
– Скажите, существует ли хоть минимальная возможность услышать ваш голос не в трубке телефона, а в настоящей жизни?
– Прошу простить, но это предложение переходит рамки дозволенного. Наши разговоры записываются, и я не хотела бы, чтоб у меня были проблемы.
– На протяжении месяца Вы – единственный человек в ЭТОМ – он сделал ударение на слове, – мире, кто разделял со мной мои мысли! – не унимался он, – Не отказывайтесь! Я не причиню Вам вреда. Обещаю.
Я думала, что ослышалась – он предлагал мне встречу с глазу на глаз. Мое тело напряглось, и я, выпрямившись в кресле, нервно сглотнула. После всех моих насмешливых мыслей о его нормальности и нелепости высказываний, я неуверенно прошептала:
– Я не… Не думаю… – как будто кроме отрицательного ответа могло быть другое решение этого вопроса. Не могу понять, почему мой голос дрогнул, а сказать твердое «нет» не повернулся язык.
Вошел Эдмон. Я сразу пришла в себя, будто пробудившись от дурманящего сна, и проговорила в трубку:
– Простите, это невозможно.
– Я позвоню Вам завтра, – уловив мое настроение и невозможность продолжать разговор, закончил он, – Надеюсь, Вы измените свое решение. Всего хорошего.
Я положила трубку и наигранно повседневно выдохнула, вымученно улыбнувшись собеседнику. Эдмон присел на край стола и пригладил мой выбившийся непослушный локон, заправив его за ухо.
