А вот что…
Цаха знает…
…люди в изумлении оглядывают неведомый мир, непривычные тела, да какие тела, это не тела, это не пойми, что, волны, волны, волны.
Празднуют весну…
…а, ну да.
Люди же весну празднуют.
И правда, какая разница, какие там тела, чего там тела, праздник же, весна же, зима уходит, солнышко возвращается, вот оно уже собралось в крохотную точку, скоро вспыхнет. Кто-то в неведомых лабораториях уже сварганил давно забытые всеми молекулы с давно забытыми названиями, азот, углерод, водород, аденин, гуамин, цитозин, тимин, белки, кислоты какие-то – получилось что-то причудливое, переплетенное, кто-то говорит:
Колосья.
Обряд такой.
Обычай на праздник весны.
Все спешат на колосья посмотреть.
И Цаха спешит.
Посмтреть.
Сталкивается с кем-то, отчаянно пытается понять, это в каком мире столкнулась, в одном, в другм, в третьем, не-е-ет, это вообще какой-то мир незнакомый…
А.
Ну да.
Цаха делает шаг в сторону:
П-простите.
И этот, с которым Цаха столкнулась, тоже делает шаг в сторону:
П-простите.
Этот.
Его Ёхьё зовут.
Смотрят друг на дрцга в суете праздничного карнавала, тут что-то сказать надо, знать бы еще, что. Мимо мелькают миры, миры, миры, что-то происходит, понять бы еще, где, что-то несется с грохотом…
…погибли двое, по предварительным данным находились на проезжей части…
– Что с тобой?
Ты помнишь, как сказал это:
– Что с тобой?
Как я вошла, ты увидел меня, еще не сразу понял, что случилось, еще думал, шутка какая-нибудь, розыгрыш, а потом —
– Что с тобой?
И тебя можно понять, зрелище было не для слабонервных, и это еще мягко сказано – не для слабонервных. Наполовину – миловидное девичье лицо, чуть подернутое туманом, наполовину – истлевшие кости, паутина дрожит на ветру.
– Что… что с тобой?
Понимаю, что уже не успею придумать какую-нибудь ложь, говорю, как есть:
– Я умерла.
– Ты…
– …умерла. Наполовину.
Кажется, тогда ты даже не спросил, как это – наполовину. Или тебе уже все было понятно.
А я тебя давно знаю.
Еще с тех времен… с каких? Да когда тебе еще лет десять было, а то и меньше. Я видела тебя в щелку между шторами. И ты тоже меня увидел, хотя нет, еще не увидел, просто остановился, посмотрел в темноту, ткнул пальцем:
– А тама чи-во?
– Ничего, ничего, пойдем спать.
Это говорила твоя мама, или няня, или тетя, сейчас уже не помню, кто, а может, и не знаю. Я смотрела на тебя из темноты, я тебя видела, а ты меня нет.
Я не могла показаться тебе. Даже когда ты убежал от взрослых и сам пошел изучать бесконечные коридоры огромного замка – я не могла тебе показаться. Даже когда ты заблудился в анфиладах и переходах – я не могла выйти к тебе, только слышала твой плач в сумерках.
– Кто ты?
Это было потом. Уже совсем потом, тебе было лет семнадцать, ты получил диплом чего-то там за что-то там, а потом был сияющий зал, свечи, шампанское, все тебя поздравляли, полный дом гостей – вот тогда-то ты и заметил меня. Не знаю, что ты увидел, может, тень на стене, или взмах моего платья, или изгиб руки.
– Кто ты?
Это уже потом, когда ты встал из-за стола, поспешил к выходу, извиняясь перед гостями, пошел прочь от залитых светом комнат в темноту заброшенных залов, и —
– Кто ты?
Я тебе не ответила, я не могла ответить.
– Не бойся… пожалуйста… не бойся!
Я не боялась тебя, мне нечего было бояться.
– Отец… расскажите мне о той… в комнатах…
– О какой, о той?
– Она живет в темных комнатах.
