Конан и карусель богов - страница 49

– Нет, тут дело в другом, – киммериец грыз костяшки пальцев. – Я чувствую, тут что-то не так! Будь власть Сета так велика – зачем вообще эти черные цепи? Это ведь не украшения. Меня мороз продирал, когда я оказался рядом с той тварью, когда эта цепь была на ней! И потом – ведь этот ящер зачем-то выволок раненого демона, хотя тот еще мог сражаться… А сам этот рыжий отчего-то медлил… – Конан сплюнул с досады. Понять что-либо казалось невозможным.

Он продолжал работать, стараясь хоть этим заглушить возрастающую тревогу. Аррадерс был потерян. Враг знал теперь, какие ловушки ожидают его, и наверняка постарается что-то придумать в ответ – Конан не сомневался, что имеет дело не с тупыми чудовищами, а с истинными демонами Тьмы, хитрыми, коварными и безжалостными… Киммериец прекрасно понимал, что в одиночку ему не остановить страшную пятерку, пусть даже трое из нее и выйдут в бой несколько подпорченными. Этот ящер… Он, пожалуй, и один способен многое тут натворить. Этот голодный взгляд… – северянин даже поежился.

Голодный взгляд… Голодный взгляд? Стоп! Конан с размаха хлопнул себя ладонью по лбу. Как он мог не догадаться об этом раньше? Они же зверски голодны, эти демоны, и потому – руби на них ошейник или не руби – они будут видеть перед собой рощу и рваться к ней, невзирая ни на какие преграды. Интересно, а нельзя ли заставить их жрать что-нибудь другое – лучше всего, конечно, друг друга – и сойдет ли просто соседний лес?

– Ты, конечно, прав, Конан, – сказала Айана, выслушав речь северянина. – Позор мне, что я не смогла догадаться об этом сама! Но… вот как сделать так, чтобы они сочли свайолей несъедобными, – ума не приложу!

Конан долго молчал, в сердцах тиская свой сыромятный ремень. Можно, конечно, выскочить из рощи и увлечь чудовищ за собой к другому лесу… но если та крылатая тварь все еще может летать, то ему, Конану, придется на открытом месте совсем туго. А что, если за ним погонится только один демон, в то время как остальные преспокойно разделаются и с рощей, и с Айаной?

Так ничего и не придумав, киммериец вместе с дриадой отправился к Отцу-Древу. Аррадерс лежал по-прежнему бледный и неподвижный; дышал он тяжело и редко, из груди при этом вырывался какой-то подозрительный хрип пополам с бульканьем. Нечего было и надеяться, что к завтрашнему дню он будет готов для боя.

– Не казни себя, Конан, – тихо молвила дриада, когда северянин, мрачнее тучи, принялся за поданную ею трапезу. – Ты сделал куда больше, чем любой другой человек смог бы…

– Меня это не волнует! – зарычал Конан. – Я сделаю то, за что взялся, или Кром презрительно плюнет мне в лицо, когда я предстану перед ним с тем, чтобы дать ответ на его вопрос – достоин ли я был пращура нашего племени?

– От черных твоих мыслей вокруг нас светлее не станет, – словно не слыша его последних слов, продолжала дриада. – Зачем без толку изводить себя? Даже если нам с тобой отпущен только один-единственный день и одна-единственная ночь, проживем их так, чтобы было что вспомнить, даже стоя перед престолами Высоких Богов!

Легкая, теплая рука, чуть касаясь, прошлась по бугрящимся мышцам предплечья Конана.

– Отец-Древо будет следить за каждым шагом тварей Сета, – тихо журчал голос дриады, словно чистый лесной ключ под сенью вековых дубов. – Он предупредит нас… Конан…

Трепещущие губы, нежные руки, сияющие удивительные глаза… Как не походило все это на затасканные ужимки шадизарских и аренджунских шлюх, с которыми только и имел дело в ту пору Конан! Он видел поднявшуюся от волнения великолепную грудь; разалевшиеся в предчувствии небывалого щеки; дивный, невиданный еще киммерийцем блеск в глазах – этой женщине были нужны не его деньги, а он сам, и не потому, что он продлил на один день существование заповедной рощи – ведь очень возможно, что им осталось жить всего одни сутки; и не потому, что теперь было уже все равно и оставалось только пуститься напоследок во все тяжкие – нет, в памяти киммерийца ясно встали таверна Абулетеса, грязные столы с вечно пьяным сбродом за ними – и глаза дриады, устремленные на него, сверкавшие, словно два изумруда. Два изумруда в абулетесовской навозной куче… Как она тогда смотрела на него!