– Картой, – с гордостью ответил Конан. – На дворцовых картах достоверно изображены страны юга, востока и запада, но на севере они расплывчаты и неточны. Я сам добавляю северные земли. Вот Киммерия, где я родился. И…
– Асгард и Ванахейм, – Просперо взглянул на карту. – Клянусь Митрой, я почти верил, что эти страны лишь легенды!
Конан свирепо ухмыльнулся, невольно коснувшись шрамов на своём смуглом лице. – Ты бы знал, что это не так, если бы провёл свою юность на северных границах Киммерии! Асгард находится к северу, а Ванахейм – к северо-западу от Киммерии, и на границах постоянно идут войны.
– Что за люди эти северяне? – поинтересовался Просперо.
– Высокие, светловолосые и голубоглазые. Их бог – Имир, ледяной исполин, и у каждого клана есть свой король. Они своенравны и свирепы. И способны сражаться целыми днями, пить эль и всю ночь горланить свои дикие песни.
– Тогда, я думаю, ты такой же, как они, – рассмеялся Просперо. – Ты много смеёшься, много пьёшь и горланишь залихватские песни; хотя я никогда не видел другого киммерийца, пьющего что-нибудь, кроме воды, или который хотя бы рассмеялся, либо запел что-то, кроме заунывных песнопений.
– Возможно, это влияние земли, на которой они живут, – объяснил король. – Более мрачной местности никогда не бывало – сплошь холмы, покрытые тёмными лесами, под почти извечно серыми небесами, с тоскливыми ветрами, стонущими в долинах.
– Неудивительно, что люди там становятся угрюмыми, – пожал плечами Просперо, думая о залитых солнцем равнинах и синих ленивых реках Пуатена, самой южной провинции Аквилонии.
– У них нет надежды ни здесь, ни в будущем, – ответил Конан. – Их боги – Кром и его мрачная раса, правящие бессолнечным местом вечного тумана, миром мёртвых. Митра! Образ жизни и верования асиров мне более по нраву.
– Что ж, – ухмыльнулся Просперо, – мрачные холмы Киммерии остались далеко позади. А теперь я ухожу. Я осушу за тебя кубок белого немедийского вина при дворе Нумы.
– Хорошо, – буркнул король, – но целуй танцовщиц Нумы только украдкой, не привлекая внимания и не смешивая это с государственными делами!
Его раскатистый смех последовал за выходящим из залы Просперо.
III
Под сводами пещер старинных пирамид,
свернувшись кольцами, Сет-повелитель спит;
Среди теней гробниц народ его зловещий по-прежнему скользит.
Из скрытых бездн, не ведающих солнца, я Слово оглашу,
Услышь меня, Чешуйчатый, сияющий! Молю я и дрожу!
– Пошли слугу мне ради излияния ненависти моей, прошу!
– Дорога Королей
Солнце садилось, ненадолго окрашивая зелень и дымчато-туманную синеву леса в золотистый цвет. Угасающие лучи светила поблескивали на толстой золотой цепи, которую Дион из Атталусса непрестанно покручивал в своей пухлой руке, сидя в пышущем буйством красок саду распустившихся бутонов и цветущих деревьев. Он поёрзал своим толстым телом на мраморном сиденье и украдкой огляделся, словно в поисках затаившегося врага. Вельможа находился в окружающей роще стройных деревьев, чьи переплетающиеся ветви отбрасывали на него густую тень. Неподалёку серебристо журчал фонтан, а другие невидимые фонтаны в разных уголках огромного сада выводили нескончаемую симфонию.
Дион был один, если не считать огромной смуглой фигуры, которая, развалившись на мраморной скамье, наблюдала за бароном глубокими мрачными глазами. Дион почти не обращал внимания на Тот Амона, смутно осознавая, что это раб, которому Аскаланте очень доверял. Однако, подобно многим богатеям, Дион почти не обращал внимания на людей из низших социальных слоёв общества.
