– Ты слишком осмелел, псина! – прорычал разбойник. – Поостерегись, я все ещё твой хозяин, знаю твою жуткую тайну. Поднимись на крыши домов и крикни, что Аскаланте в городе строит козни против короля – если посмеешь.
– Я не осмелюсь, – пробормотал стигиец, утирая кровь с губ.
– Нет, ты не посмеешь, – мрачно усмехнулся Аскаланте. – Ибо, если я погибну из-за твоей хитрости или предательства, жрец-отшельник в южной пустыне узнает об этом и сломает печать на рукописи, которую я оставил у него в руках. И после прочтения в Стигию пронесётся шёпоток, и к полуночи с Юга подует ветер. И где же ты спрячешь свою голову, Тот Амон?
Раб вздрогнул, и его смуглое лицо стало пепельным.
– Хватит! – Аскаланте резко сменил тон. – У меня есть для тебя поручение. Я не доверяю Диону. Я велел ему ехать в его загородное поместье и оставаться там, пока не закончатся сегодняшние дела. Толстяк-дуралей сегодня не смог скрыть своего волнения перед королём. Поезжай за ним, и если ты не нагонишь его по дороге, отправляйся в его поместье и оставайся там, пока мы не пошлём за ним. Не упускай его из виду. Он обезумел от страха и может сбежать – может даже в панике броситься к Конану и раскрыть весь заговор, надеясь таким образом спасти свою шкуру. Вперёд!
Затаив ненависть в глазах, раб поклонился и отправился исполнять приказанное. Аскаланте снова занялся своим вином. Над украшенными драгоценными камнями шпилями поднимался рассвет, алый, как кровь.
II
Когда-то воином был я, в литавры били для меня,
а люди пыль златую ссыпали пред копытами коня;
но вот могучим королём стал я,
И люди принялись преследовать меня —
Мгновенно в винном кубке яд,
А сзади в спину мне вонзить кинжалы норовят!
– Дорога Королей
Зала была просторной и богато украшенной, с роскошными гобеленами на стенах, отделанных полированными панелями, толстенными коврами на полу цвета слоновой кости и высоким потолком, украшенным замысловатой резьбой и серебряными завитками. За письменным столом, инкрустированным слоновой костью и золотом, сидел мужчина, чьи широкие плечи и загорелая кожа казались неуместными среди этой роскошной обстановки. Он скорее казался частью солнца, ветров и высокогорья дальнего чужеземелья. Малейшее его движение говорило о стальных мускулах, органично связанных с острым умом и координацией прирождённого воителя. А в жестах человека не было ничего обдуманного или размеренного. Либо он был совершенно спокоен – неподвижен, как бронзовая статуя, – либо двигался, но не с судорожной быстротой перенапряженных нервов, а с кошачьей быстротой, затуманивающей зрение любого, пытавшегося уследить за ним.
Облачение мужчины состояло из дорогой, но обычно не вычурного, кроя материи. На нём не было ни перстней, ни украшений, а его ровно постриженную чёрную гриву перехватывала лишь серебряная лента.
Теперь он отложил золотое перо, которым что-то старательно выводил на вощёном папирусе, опёрся подбородком на кулак и с завистью уставился своими горящими голубыми глазами на мужчину, стоявшего перед ним. В данный момент он занимался своими делами, поскольку перебирал шнурки на своих украшенных золотой чеканкой доспехах и рассеянно насвистывал – ведя себя довольно необычно, учитывая нахождение в присутствии самого короля.
– Просперо, – произнёс человек за столом, – эти вопросы государственного управления утомляют меня так, как никогда не утомляли все сражения, в которых я участвовал.
