Затем с шестнадцатью моими отчаянными разбойниками по потайному туннелю мы проникнем во дворец. После того, как дело будет сделано, даже если народ не проявит радости приветствуя нас, чтобы удержать город и корону Чёрного легиона Громеля будет достаточно.
– А Дион надеется, что корона достанется ему?
– Да. Толстый дуралей убеждён в этом из-за того, что в нём течёт королевская кровь. Конан совершил грубую ошибку, оставляя в живых людей, всё ещё могущих похвастаться своим происхождением и родством с прежней династией, у которой варвар вырвал корону Аквилонии.
– Волман хочет вновь обрести королевскую благосклонность, какой он обладал при старом режиме, чтобы вернуть своим обнищавшим поместьям былое величие. Громел ненавидит Паллантидиса, командующего Чёрными Драконами, и жаждет командовать всей армией со всем упрямством боссонца. Ринальдо единственный из нас, не имеющий личных амбиций. Он видит в Конане жестокого варвара с окровавленными руками, пришедшего с севера, чтобы разграбить и растоптать цивилизованную страну. Менестрель идеализирует короля, которого Конан убил, чтобы заполучить корону, памятуя лишь о том, что прежний монарх иногда покровительствовал искусству, и забывая о пороках его правления, и он заставляет людей позабыть об этом. Они уже открыто поют «Плач по королю», в котором Ринальдо восхваляет святость злодея и называет Конана «жестокосердным немытым дикарём из чёрной бездны». Конан смеётся, но народ огрызается.
– Почему он ненавидит Конана?
– Поэты всегда ненавидят власть имущих. Для них совершенство всегда за последним поворотом или за следующим. Они убегают от настоящего в мечтах о прошлом и будущем. Ринальдо – пылающий факел идеализма, стремящийся, как он думает, свергнуть тирана и освободить народ. Что касается меня, то несколько месяцев назад я начисто утратил все амбиции и мысленно надеялся только на то, чтобы всю оставшуюся жизнь совершать успешные налёты и грабежи караванов; теперь во мне просыпаются старые мечты. Конан умрёт, Дион взойдёт на трон. И тогда он тоже умрёт. Один за другим все, кто выступит против меня, умрут – от огня, или стали, или от тех смертоносных вин, которые ты так хорошо умеешь варить. Аскаланте, король Аквилонии! Как тебе это нравится?
Стигиец пожал широкими плечами и признал с нескрываемой горечью:
– Было время, когда у меня тоже были свои амбиции, по сравнению с которыми твои кажутся безвкусными и детскими. До чего же я докатился! Мои старые приятели и соперники вытаращили бы глаза, если бы увидели, что Тот Амон, владыка Кольца, служит рабом у чужеземца, к тому же преступника, и помогает мелочным амбициям баронов и королей!
– Ты уповал на магию и лицедейство, – небрежно парировал Аскаланте. – Я доверяю своему разуму и мечу.
– Разум и мечи – всё равно что соломинки против мудрости Тьмы! – прорычал стигиец, и в его тёмных глазах заплясали угрожающие огоньки и тени. – Не утрать я Кольца, наши позиции могли бы поменяться местами.
– Тем не менее, – нетерпеливо оборвал разбойник, – на твоей спине отметины от моего кнута и, вероятно, это продолжится далее.
– Не будь так уверен! – дьявольская ненависть стигийца на мгновение вспыхнула красным в его глазах. – Однажды, каким-то образом, я снова найду Кольцо, и когда это сделаю, клянусь змеиными клыками Сета, ты заплатишь…
Вспыльчивый аквилонец вскочил и сильно наотмашь врезал слуге по губам. Тот отшатнулся, из его губ потекла кровь.
