– При-иста-анский, – выводил гусиным пером по бумаге Зерщиков. – Де-есять… Не много ли, Лукьян? Городок-то захудалый. Бедно казаки живут, да и коней и оружия у них нет… Давай шесть запишем.
– Ну, пиши шесть, – согласился атаман. – Михайловский. Это городок многолюдный, и живут будто справно… Пиши, Илья, двенадцать казаков.
– Две-енадцать, – записал Илья. – На шведов?
– На шведов, – подтвердил Максимов. – Теперь пиши: Котовский. Это малолюдный городок. Восемь казаков. Пиши их, Илья, в азовский гарнизон.
– Восемь, – записал Илья. – В га-арнизон…
– Урюпинский. Десять, на шведов.
– Десять… На шведов.
Допоздна составляли списки казаков старшины. Когда подсчитали, то оказалось в списках 1520 казаков.
– Больно много, – проворчал Зерщиков, утомленный составлением списков. – Двести двадцать казаков надобно снять.
И они снова начали проверять списки.
– Пристанский городок, – читал Зерщиков, – шесть.
– Снимай двух, – сказал Максимов. – Четырех хватит.
– Михайловский. Двенадцать.
– Снимай трех. Девять останется.
– Котовский. Восемь.
– Оставляй шесть.
Когда закончили подсчет, то оказалось, что сняли со списков слишком много. Надо было снова прибавить девяносто три казака.
– Пристанский, – хрипел Зерщиков. – Четыре казака.
– Прибавь одного. Нехай будет пять.
– Михайловский. Девять…
Все пошло сызнова.
Только к утру наконец были составлены списки. В них значилось ровно тысяча триста казаков – ни больше, ни меньше. Тысяча посылалась в Ингрию, против шведов, и триста – в распоряжение азовского губернатора для гарнизонной службы.
– Ну, слава те господи! – набожно перекрестился Илья Зерщиков. – Теперь закончили это дело. Царь будет не в обиде на нас…
– Погодите, атаманы-молодцы, не все еще, – прервал осипший Максимов.
– А что еще?
– Надобно ведь атамана походного. Вести кому полки в Ингрию?
– Ну, это можно опосля, – отмахнулся Зерщиков.
– Как же опосля? – встревоженно проговорил Максимов. – Царь будет возвращаться из Азова, спросит: кто начальник отряда? Что ему в ответ скажу?
– Василия Фролова походным атаманом пиши, – предложил один из старшин.
– Правда истинная, – поддержал Василий Позднеев. – Казак хороший.
Старшины согласились поставить Василия Фролова походным атаманом.
– Ну, в добрый час! – облегченно проговорил Максимов. – Сделали это дело – и гора с плеч.
Старшины разошлись, а атаман Максимов, не сомкнув глаз, составлял с писарем указы станичным атаманам о сборе казаков.
В станицах указы были встречены с большим воодушевлением, с казацкой страстностью.
– Испокон веку казак – защитник русской земли, бьет супостатов, – говорили казаки.
Закипела работа. Готовили оружие, коней, одежду, продовольствие для далекого похода – «на Сине море», «супротив свейского немца»[25].
Наступила осень, холодная, ветреная.
Лукьян Максимов, прислушиваясь к завываниям ветра за оконцем, раздевался, готовясь ко сну.
Дверь в горенку со скрипом приоткрылась, из-за двери выглянул Зерщиков.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа… – проговорил он.
– Аминь! – ответил Лукьян, оглядываясь. – Ты, Илья Григорьич? Заходи.
Осторожно ступая длинными ногами, Илья Зерщиков вошел в горенку. Он молча прошагал к жарко накаленной изразцовой лежанке с причудливыми рисунками искусных мастеров, сел на лавку, поежился.
– Студено на улице.
– Студено, – подтвердил атаман.
В красном углу, перед образами в серебряных массивных ризах, завешенными парчовой занавеской с золотыми кружевами, тускло мерцала лампадка, роняя скупой свет. Атаман накинул на себя кафтан и, сунув босые ноги в теплые комнатные чирики
