Кондрат Булавин - страница 24

Есаул провозглашал:

– А ну, послухай, честная станица, послухай атамана!

Атаман властно кричал:

– По нашему уразумению, атаманы-молодцы, надо Чикомасову всыпать десять плетей, чтобы не утаивал чужое добро, а ятаган отдал бы хозяину взамен сабли.

– В добрый час! – охотно согласились казаки.

Те казаки, которые занимались игрой в зернь, не слышали решения круга.

Есаул крикнул им:

– А вы, атаманы-молодцы, как разумеете?

– В добрый час! В добрый час! – торопливо откликнулись те, толком не поняв даже, о чем их спрашивают.

– В добрый час! – звонко крикнул и молодой казак – сын Чикомасова, бросая зернь.

– Ах ты, сукин сын! – ахнул от неожиданности отец. – Ты, стало быть, дьяволина, тож хочешь, чтобы твоего отца стебали плетями?

Сын изумленными глазами посмотрел на отца и, поняв свою оплошность, вскочил.

– Нет!.. Нет!.. – закричал он. – Я супротив того…

Казаки захохотали:

– Поздно, брат, спохватился… Голос ты свой уже подал. А ну, бери плеть, стебай отца.

Расталкивая толпу, в круг пробрался молодой казак в праздничном шелковом кафтане, ведя за руку смущающуюся разнаряженную казачку. Митька во время обсуждения дел в кругу, рассеянно прислушиваясь к спорящим голосам, покуривал трубку. При виде казака и казачки, проталкивавшихся в круг, он с любопытством придвинулся ближе.

Казак бросил наземь шапку, истово закрестился на восток, потом степенно поклонился кругу.

– Ты, Авдотья, будь мне жена, – сказал он казачке.

Казачка повалилась ему в ноги.

– А ты, Мотька, будь мне муж.

Казак поднял казачку и крепко поцеловал. Митька подавил в себе вздох.

– Будь по-вашему, – промолвил атаман и, подойдя к жениху и невесте, расцеловал их. – Будьте мужем и женой.

– В добрый час! – дружно гаркнул казачий круг.

Все полезли целоваться с молодыми. Митька завистливыми глазами смотрел на чернобровую казачку.

«Вот ведь, – думал он сокрушенно, – людям счастье, à мне, прям, хоть сгибай, бог талана не дает».

Он собрался было уходить домой, злой и раздраженный на свою незадачливую жизнь, как вдруг услышал вдали пронзительные вопли. Какой-то казак, пошатываясь и спотыкаясь, тащил по улице женщину. Она голосила на весь городок, цепляясь за кафтан казака и упираясь.

На кругу стали прислушиваться.

– Никак Сережка Воробьев, – хихикнул молодой парень.

– Он и есть, – подтвердил рябой казак.

– Это он свою турячку волокет, – засмеялся парень. – Должно, попьяну не мила стала.

Воробьев, маленький казачок, курносый, с рыжеватой бородкой, подтащил жену к кругу, заломил ухарски шапчонку на затылок и, откинув ногу, вызывающе хрипло крикнул:

– А ну, атаманы-молодцы, налетай кто хошь! Не люба мне стала… Ежели есть желающие – бери, владей, только магарыч добрый ставь!..

Митька пригляделся к плачущей женщине, сидевшей на корточках на земле, уткнувшись лицом в колени. Растолкав казаков, он рванулся к ней и прикрыл полой ветхого зипуна.

– Будь мне женой! – сказал он взволнованно и неуверенно.

– В добрый час!.. В добрый час, Митька! – весело откликнулись казаки.

– Магарыч, Митька, ставь, – хлопнул его кто-то по спине. – Видишь, какую жену тебе дали.

– Поставлю, – дрожащим от волнения голосом сказал Митька. – Ей-богу, поставлю!

Лицо его засияло в блаженной улыбке. Вот оно, счастье-то!

Вздрагивая от рыданий, турчанка продолжала сидеть на земле не шевелясь.

Митька мягко сказал ей:

– Вставай, голубица, пойдем. Теперь навроде я твой муж… Круг казачий поженил нас.