– Сын… сын… – затрясся в рыданиях Митька, протягивая руки к трупику.
– Что ты, Митрий, как все едино баба раскис… Ты ж казак!
Митька, как подстегнутый, вскочил, замолк.
– Лунька! Хохлач! Кто? – указал он на трупик.
– Калмыки! – печально сказал Лунька. – Они злодейство учинили… Я их повстречал у Урюпинского родка… Несутся, дьяволы, как саранча, ордою по казачьим городкам и грабят, жгут, казаков убивают, молодых баб да девок в полон берут…
И Хохлач рассказал Митьке, что отряд калмыков под начальством Чеметь-тайши[58] и Четерь-тайши по приказу царя Петра был направлен в Польшу на войну со шведами, но дорогой взбунтовался, не захотел идти. Возвращаясь к себе в степи, калмыки на пути громят казачьи городки, вспоминая свои старые обиды на казаков.
Выкопав могилку, Митька с Лунькой похоронили ребенка и, вскочив на лошадей, помчались к майдану.
Что сталось с турчанкой, с Матреной, никто не знал. Видимо, попала в полон.
Теперь, когда уже рассвело, казаки увидели на месте веселых куреней мрачные груды дымящихся, обугленных развалин. Согбенные, почерневшие от копоти люди ходили с палками по пепелищу, разгребали тлеющие уголья, что-то выискивали.
На майдане, потрясая оружием, взволнованно кричали казаки. Они собирались в погоню за врагом.
Из становой избы, которая в числе немногих куреней уцелела от пожара, атаман Ерофей Шуваев вынес хорунок[59].
– На, – подал он хорунок Митьке. – Атаманы-молодцы, вы не супротив того, чтобы Митька был хорунжим? Казак он добрый.
– В добрый час! – закричали казаки. – Пусть Митька будет хорунжим!
– А теперь, браты, – со слезами на глазах крикнул Шуваев, – все в поход, отомстим обидчикам! Отомстим им, басурманам, за кровь наших детей, братьев и отцов! А может, поспеем и наших женушек и дочерей из поганых рук вырвем.
– Отомстим! – потрясая саблями, разгневанно закричали казаки. – Отомстим!
Шуваев снял шапку, перекрестился. Поскидав шапки, закрестились и казаки.
– С богом, браты! – сказал Шуваев, вскакивая в седло.
– С богом, атаман! – откликнулись казаки. – С богом, браты!..
От царя Петра пришел на Дон указ снарядить еще один отряд казаков на войну со шведами.
Атаман Максимов заохал:
– Боже ты мой, да где ж я столько казаков-то наберу? Уж сколько полков мы проводили на войну, и все царю мало… Уж пусть царь не прогневается, нет у меня более казаков. Так, пожалуй, он всех нас переведет… Останется Дон без казаков…
Атаманша Варвара, первая советчица мужа в его делах, рассудительно сказала:
– Нет, Луня, так не можно говорить. Ведь царь-то с ворогами воюет. Ему нужна большая помощь. Не пошлешь казаков – царь сам может сюда нагрянуть али полковников своих пришлет, хуже будет…
– Да это-то хоть так, – согласился Максимов с доводами своей разумницы жены. – Да ведь нельзя ж, Варварушка, и всех казаков с Дона усылать. Не приведи господь, налетят калмыки, татарва али турчане, что тогда делать? Кто будет оборонять Дон? Разорят, пожгут да побьют нас всех…
– Господь бог милостив, – проговорила Варвара. – Не все ведь казаки уйдут на войну, и тут их, дьяволов, много останется. Не гневи, Луня, царя… Больно уж он лют бывает во гневе…
Максимов задумчиво почесал под бородой. Все, что бы ни говорила ему умная жена, все сбывалось.
– Должно, правду ты говоришь, Варварушка. Какого беса мне жалеть казаков-то? Не буду гневить государя, снаряжу казаков в поход… Пошлю ему еще одну тыщу…
