Конец эпохи Эдо - страница 57
– Танцор, ты в какой комнате остановился?
– Меня Хидэки зовут… – С недовольством ответил я.
– Я больше клички люблю, так в какой комнате?
– Мой футон в библиотеке.
– Так там же пылевая пустыня!
– У меня было время немного прибраться, и Мэйко помогала.
– Книги значит любишь, ну да, свинья грязь найдет… – Ехидничал Нобуюки.
– Посиди пока там, или сходи еще прошуляйся, я как не приду, сам понимаешь, начинается представление…– Вздыхая усталым и смирившимся голосом, бормотал он.
Мы разминулись в коридоре второго этажа, я завернул к себе в библиотеку, он пошел дальше в комнату Юко. Пара минут тишины, и началось, сначала что то разбилось видно швырнула вазой, стал слышен громкий топот, но пока ничего не говорят. Вот уже и слышны «теплые слова приветствия».
– Сколько раз я тебе говорила, чтобы ноги твоей в этом доме не было! Проваливай!…– Что-то тяжелое снова ударилось об стену, на сей раз не разбилось
– Ты можешь успокоиться и хоть раз вести себя как нормальный человек! Знаешь же, что больная, тебе нельзя так нервничать!
– Нельзя нервничать, а не ты ли мой единственный повод понервничать! Шляешься, не пойми где, у тебя наверняка шлюх всяких хватает, а может и женится повторно успел, нашел себе получше меня, на кой черт ты возвращаешься то все время. И вообще, может я уже давно жить не хочу!
– Перехотела жить до или после того, как с сыном дубильщика трахалась!…– Свирепо кричал Нобуюки.
– Заткнись!…– Гневно и жалобно отвечала ему Юко.
– Заткнись, Мэйко может услышать.
– Давно бы рассказала ей, или хочешь чтобы она жила с этим ублюдком?
– Может сам ей расскажешь, посмотри какая она счастливая
– Сейчас счастливая, а когда она ему надоест и он найдет новую игрушку? Да и вообще, что ты с ней так носишься, играешь в мамочку, только вот матери у дочерей женихов не уводят, некрасиво получается!
– Не все мужчины такие как ты, он бы и не изменил если бы я не попросила.
После этого заявления в доме повисла тишина, которую вскоре стал разбавлять диалог, но уже не на повышенных тонах.
Мне было практически не слышно, я ругая себя и перебарывая чувство стыда, беззвучно приоткрыл дверь библиотеки и высунул голову в коридор.
– Да хоть с буддой, дело не в ком либо еще, дело в тебе…– Сочувственно говорил Нобуюки.
– Видимо я проклята, боги меня наказывают.
– Какое проклятие, какие боги, не говори ерунды, знаешь же о своих болезнях, смирись, родить ты не сможешь. Сколько раз я тебе предлагал усыновление, но нет, тебе непременно надо самой родить. Знаешь сколько сирот прямо тут вокруг найдется, еще больше в Осаке, уж что что, а беспризорных детей в достатке. Какая глупость, почему ты вообще мне сразу не сказала, я был уверен, что ты от скуки с ним спала.
Все услышанное казалось мне чем то нереальным. Как и любая ссора, доносящаяся до постороннего человека сквозь тонкие стены создавала ощущение липкости, брезгливости, в чужие уши заливается все то потаенное грязное, те слова и мысли, которым свойственно присутствовать в жизнях только тех кто так нещадно ими бросается. Но я продолжал слушать, без сил оторваться.
– Конечно не от скуки, а не говорила, потому что было стыдно, потому что ненавижу тебя, пропадаешь постоянно, ничего мне не рассказываешь, пьешь беспробудно. А я, жизнь эту чертову терпеть не могу, тошнит уже, куда не глянь все серое, в любое время года все серого цвета. Отовсюду сочится ложь и грязь, сложно дышать, сложно ходить, постоянно все болит, я уже чувствую что умерла, каждое утро я просыпаюсь сразу вместе с головной болью, ненавижу каждый новый день, его первые солнечные лучи, напрочь утратившие тепло. По памяти натягиваю пресную фальшивую улыбку, она, кстати очень тяжелая, да чего я тебе объясняю, сам такую же носишь, гнилой пересмешник. – Мне делается страшно, когда я думаю, правда ли я хочу ребенка, или это пустая эгоистичная надежда на светлые перемены в этой мерзкой холодной жизни.