Конец эпохи Эдо - страница 58

Истерика Юко закончилась горьким длительным плачем, сливающимся с постукиваниями крупных капель дождя, разбушевавшегося за библиотечным окном. Почему его только не заколотили деревянной ширмой. Когда молниеносные вспышки нервной супружеской агонии прекратились, в доме стало пусто, даже слишком пусто. После услышанного я ничем не мог себя занять, пытался читать книгу, но написанные автором строчки вытеснялись плавающими в голове фразами из комнаты в конце коридора. Пришлось как истукан нарезать по комнате круги. Нарезая круги, я стал громче топать, только чтобы заглушить не затухающие звуки женских слез.

Мое напористое оттягивание времени принесло свои плоды, крики и всхлипы уже пару часов как закончились, улицу затянуло ночной прохладной темнотой. Дверь в библиотеку резко отворилась, ко мне вошел истощенный бледный Нобуюки с бутылкой сакэ.

– Пойдем… – Сухо выдавил он.

Мы пошли на первый этаж, спускаясь по лестнице, в кромешной темноте я чуть было не улетел вниз со ступенек, но врезался в идущего впереди Нобуюки и сохранил равновесие. Войдя в темный обеденный зал он принялся бродить по нему вспоминая где обычно стоят лучины и свечи. Поджег три лучины и одну толстую как стебель бамбука свечу, зал наполнился тихо потрескивающим блеклым рыжеватым светом. Он принес и поставил на стол две чайные чаши и разлил сакэ, не дожидаясь меня сразу осушив свою чашу.

– Танц… Хидэки да? Скажи, ты ведь по долгу службы постоянно с богами общаешься, они хоть раз тебе отвечали? Один мой знакомый монах из монастыря в Наре, мне говорил, что если и не отвечают, это не значит, что их нет. Он год назад проводил службу над младенцем, которого поначалу все считали мертвым, он родился слепым, глухим с его губ не срывалось ни звука, но он был живым, болтал своими ножками, жадно присасывался к материнской груди. Ему ничего неведомо, вся его радость это чувствовать вкус, тепло, ощущать прикосновения, может он и от боли удовольствие получает, так как все равно больше нет ничего. Все радости жизни можно пересчитать по пальцам одной руки, да и то останется. Только вот он этого не понимает, тянется к жизни, даже к такой. Я тогда подумал, а ведь если боги создали наш мир, они такие всемогущие, вездесущие, то мы в их глазах ничем не отличаемся от того мальчика, которому с рождения уготована страдальческая жизнь. Не бесполезны ли все эти чертовы заигрывания с богами, подумай, это в любом случае несправедливо, представим, что они кому-то помогли, хотя мне в это верится с трудом, а кого то прокляли, как они решают, сидят в своем мире без проблем, стране грез и играют в наперстки на судьбы людей, пытаясь этим азартом забороть скуку. Скольких хороших людей с искалеченной судьбой я встречал, так самое смешное, они продолжали оставаться верующими, и бесполезно переубеждать. Родится у них вот такой вот мальчик, и это стерпят, скажут, «это наказание богов», и с еще большим рвением молиться будут. А зачем, одного раза не хватило, все разговоры с богами, как твой танец в банях, никакой ведь разницы, просто добавь лицемерия, все тоже, но с серьезным лицом. Если богов нет, то все движется совершенно случайно, но вот если они есть, то эта их омерзительная игра выводит меня из себя.

Нобуюки переставал говорить, только чтобы жадно проглотить очередной стакан сакэ. У всех людей происходит момент, когда мыслей и переживаний в голове и на душе собирается слишком много, и они висят как то ведро в колодце, за тем лишь исключением, что у того не было дна, оно не наполняется. Человеку только и остается, когда вся эта кипящая густая масса начинает с болью переливается через края обжигая стенки, выплеснуть это ведро, сбросить груз в общий глубокий желоб наполненный всеми вылитыми за жизнь страданиями. На какое то время становится лучше. Этим он сейчас и занимался, по его выражению лица видно, что его не так уж и сильно интересует мой ответ и моя реакция.