– Фу! Нельзя! Нельзя! – твердо скомандовал он, поняв, что собака обученная.
Овчарка на мгновение замерла, поджав хвост, затем снова, уже с большей яростью кинулась на инспектора.
– Так, так, – заговорил Виктор, сжимая пораненную левую руку. – Предали тебя, значит, дружище. – Я тебя понимаю: расплачиваться за чужие грехи, когда тебя предали, дело несладкое, да уж, видать, судьба твоя такая…
Острая боль отдавалась в руке ниже локтя: приём броска с одновременным ударом ногой получился нечистым. Собака ведь не человек и ставит на кон сразу всю жизнь… А шум моторки беглецов всё удалялся, и тогда инспектор решился, и прежде чем озверевшая овчарка приготовилась к очередному прыжку, выстрелил из пистолета… и всё-таки в воздух.
– И зло брало, и жалко было такого красавца, – вспоминает Виктор.
– Ну, а те, что на моторке? Удрали?
– С ними было посложнее. Догнал я их, конечно. Поговорили малость в открытом море. Потом вернулись к их шалашу…
Это «малость поговорили» выглядело так:
– Будем возвращаться к берегу, – предлагает инспектор рыбоохраны.
– Нам там делать нечего, – отвечают четверо на другой лодке.
– Думаю, кое-что там у вас ещё осталось.
– Ну, зачем же так? Можно и разъехаться каждый по своей дорожке. Тем более, когда это в интересах обеих сторон, – пошли напрямую умудренные опытом браконьеры.
– Прошу к берегу, – решительно приказал инспектор.
– К берегу спешишь… Ох, не нравишься ты нам, парень.
– Не нравиться дурным – для человека похвала.
– Философ, значит.
– Не я, Сенека пришёл к такому выводу.
– Смотри, парень, ты ещё молод, а до берега далеко.
– Ничего, он и для вас не ближе. А мы уж как-нибудь доберёмся. Поехали, а то собака нас заждалась, ей ведь надоест долго караулить…
– Как? Разве ты её не убил? Мы слышали выстрел, – опешили от неожиданности смельчаки. – Что ж, доберёмся, коль так настаиваете, товарищ начальник.
– Когда им спуску не даёшь, они начинают думать головой, – подытожил Виктор.
– Неужели не страшно было? – спрашиваю его.
– Да как сказать? Может, не так страшно, как чертовски обидно. Я ведь знал, что имею дело с отъявленными людьми, которых давно выслеживал, но всякий раз не хватало улик. Я понимал также, что на этот раз, когда кругом ни души, мне так легко не отделаться. Но и отступать нельзя, улики были там, на берегу. В конце концов, как сказал железный Феликс, товарищ Дзержинский, жизнь длинна, а смерть коротка, так что нечего её бояться.
На берегу разговор пошёл по несколько иному руслу. Особенно после того, как инспектор выволок из тайника палатки свыше 200 огромных рыбин и икру.
– Всё равно, кроме грамоты, не получишь ни шиша. Премию за нас не дадут. А мы – дадим.
– А мне и не надо премии.
– Чего ж тебе надо, молодой человек, если не секрет? Не ради потехи же так стараешься?
– Рыбу не трогайте, коль она не ваша. Варварством занимаетесь.
– А чья же она, твоя? Или тебе мало? На наш век, поди, на всех хватит.
– Не хватит. Вам дай волю, так весь белый свет превратите в пустыню.
– Ну, вот что. Сумма нашего улова получается, по вашим ценам, приличная, мы в этом разбираемся. Так вот. Бери деньги, и шабаш!
Потом стали обступать его со всех сторон… Четверо на одного, если не считать собаку, которая непрочь была свести старые счеты. Пришлось пустить в ход оружие. Потом был суд, и нарушители получили по заслугам.
А утром, в то самое утро, когда он вернулся домой, с виду спокойный, какой-то даже радостный, ласковый, его встретила заплаканная жена. Она ведь ничего ещё не знала, но почему-то смотрела на него с отчаянием исстрадавшегося человека.
