Она долго смотрела в море и что-то шептала. Я услышал лишь обрывок фразы: „ Не волны бегут, а стадо каких-то таинственных животных»… Наконец, она резко обернулась и уставилась на меня в упор, сверля глазами, словно буравчиками. Лицо у неё было возбуждённое до густого румянца, глаза напряжённые. Глядя на неё, как загипнотизированный, я неожиданно пришёл к выводу, что она может сделать со мною всё, что ей угодно.
– Ты действительно рад, что я пришла? – широко улыбнулась Гизела, и зелёные глаза её засияли.
– Да я просто счастлив, – искренне подтвердил я. – Хотя, признаюсь, немало удивлен.
– Чем? – вскинула она свои брови-птицы.
– Да вот… всем. И твой приход, и твой наряд, и твои манеры, твои загадки. Вся ты вроде бы другая, не как моя героиня.
– Я стала хуже? Только честно, – не сводила с меня строгий взгляд Гизела.
– Что ты, Гизела? О такой героине я мечтать не смел. В тебя нельзя не влюбиться, чего я больше всего опасаюсь, – признался я без малейшей лукавости.
– Почему? Почему ты не имеешь права влюбиться в свою героиню, коль она по твоей же воле выступает в самой положительной роли? Да ты обязан её любить, – заверила она убежденно.
– Если я сам влюблюсь в свою героиню, то я из ревности не подберу ей достойного человека, не позволю ей в кого-то влюбиться, – рассуждал я. – Даже из Олега, твоего жениха, я мигом сделаю, если не подонка, то размазню, чтобы ты его бросила.
– О, ты меня просто шокируешь своей дикой отсталостью! – закатила она свои огромные глаза. – Теперь я не удивляюсь, почему у тебя ничего не получается с образами – ты же самый невыносимый консерватор. Разве можно с такими отсталыми взглядами понимать людей, создавать художественные образы? Подумать только, в кого ты хотел меня превратить в своей повести. Во что ты меня одеваешь? О чем я должна у тебя говорить с друзьями? Каких увлечений ты только не подсовываешь мне? Это же кошмарно, если представить твоих героев, в том числе и меня, в реальной жизни. И то мне нельзя, и этого нельзя делать, и ошибаться я не имею права, и всё-то я у тебя знаю. Я у тебя не живая плоть, а бескровная схема, – все больше распалялась моя героиня. – Какому живому человеку нужна такая героиня? Чему я научу людей?
Гизела примолкла, чтобы передохнуть. Она слишком разволновалась. Это было видно по рукам, когда она поспешно извлекала из своей белой сумочки болгарские сигареты. Она несколько раз сильно, с вожделением затянулась дымом, от которого исходил приятный запах мяты, получилось это у неё по-мужски эффектно и в то же время по-женски изящно.
– Но такого я тебе никогда не позволял, – заметил я весьма робко.
– Ты мне много чего не позволял. Ведь там, в повести, в обществе твоего Олега и ему подобных, ты ни разу не нашёл для меня хотя бы лишней сигаретки, – досадовала она.
– Гизела, не будь такой… агрессивной. Тебе это не идёт, – c укором возразил я.
– Мне всё идёт! – уверенно отразила она моё предполагаемое наступление. – Не забывай, что я – женщина! И напрасно ты оберегаешь меня, словно искусственное биологическое существо. Я живая, ты сам это утверждаешь. А раз так, то могу позволить себе всё, что человеку свойственно. Я удивляюсь, почему ты дал мне такое необычное, красивое имя, если я у тебя такая сухая… тошно-подобная? В повести я у тебя такая затасканная, такая штампованная героиня, которая всем давным-давно набила оскомину. Тысячи раз в более удачных произведениях меня уже представляли в таком виде. Уже надоели всем мои черты характера, поступки, жесты, манеры. Единственное, что ты добавил мне – это большие зелёные глаза. Они мне тоже нравятся, хотя и в этом я не новинка. А остальное – штамп. У тебя я должна повторять, уже в который раз, судьбу других героинь из других книг, только разве лишь выступаю под новым именем. Почему ты не доверишься мне? Почему ты лишаешь меня права выбора поступков, желаний? Подумай, в какое время мы живём!
