Примерно в то же самое время на меня вышел Рудольф Баро. Он просил оказать содействие в пересылке М. С. Горбачеву копий писем, ранее направленных в адрес генсекретаря через посольство СССР в Бонне, а также другой оказией и оставленных без ответа. Баро пытался пробудить интерес архитектора перестройки к конструктивному варианту реформирования системы, величавшей себя социалистической, системы, которую этот диссидент из ГДР подверг беспощадному разносу в своей нашумевшей книге «Альтернатива» (см. письма Р. Баро в приложении 6).
Само собой разумеется, перевод писем Р. Баро с моей рекомендацией положительно откликнуться на это необычайное обращение были доложены М. С. Горбачеву. Никакого отклика они не вызвали. Нет даже уверенности, что наш реформатор взял на себя труд поинтересоваться, о ком и о чем шла речь.
Экономические записки 1986–1988 годов повторяли и дополняли одна другую. Повторения вводились намеренно, а не по недосмотру. Из текста в текст варьировалось несколько мыслей: успех перестройки в решающей степени зависит от верной расстановки приоритетов, от умения увязать разрозненные шаги в целостную систему, от последовательности и твердости в одолении открытого и скрытого противоборства оппонентов обновления, идущих на всевозможные уловки, чтобы перестройка не состоялась.
Политики – что английский газон: без регулярной прополки и стрижки быстро мшеют и теряют форму. Не проскандируй «рынок», «закон стоимости», «кооператив кооперативов» полдюжины раз, не подкрепи наши выкладки доподлинными фактами из истории становления ленинского нэпа, нельзя было надеяться понудить М. Горбачева поднять забрало и перестать метаться из стороны в сторону. К сожалению, повторение – лишь мать учения, но не гарантия того, что вас поймут. Да и убеждения, навеянные извне, в отличие от выстраданных самими и выношенных в себе, нестойки, они блекнут в непогоду. Или, как заметил один из персонажей, сыгранных известным немецким актером Рюманном, порядочными становятся в одиночку.
Политика колебаний ущербна всегда, но наибольшие издержки она навлекает на экономику. Если бы удалось подвигнуть М. Горбачева на то, чтобы экономическим задачам было подчинено все остальное, судьба Советского Союза сложилась бы, несомненно, по-другому. Если бы генеральный секретарь воспринимал докладывавшиеся ему материалы как набат, а не как занятное или назойливое чтиво, – материалы, характеризовавшие подлинные параметры развития СССР и его главных соперников, – самоуверенности, которой сиял М. Горбачев, поубавилось бы. Ведь по основным показателям, особенно тем, что касаются информатики, новых материалов, микроэлектроники, биотехнологии и прочего из того же ряда вещей, отставание от США, Японии, Западной Европы не только не сокращалось, но увеличивалось почти до безнадежности. Об эффективности капиталовложений, качестве изделий, их энерго- и материалоемкости, глубине переработки сырья, нагрузках на природу, другими словами, о культуре хозяйствования, нечего было и заикаться[4].
Еще и еще раз скажу: неверны утверждения, будто генеральный секретарь был неприступен или что оболочка, которая отделяла его от реального мира, всегда оказывалась непроницаемой. Факт, что на совещаниях, которые он сам же и созывал, М. Горбачев терпел чересполосицу суждений экспертов разных экономических школ. То обстоятельство, что на подобные встречи звали порой Г. Писаревского, можно принять за индикатор интереса к нашим запискам. Данное мне поручение готовить исходные материалы к докладу генсекретаря на пленуме ЦК о бесхозяйственности и потерях от нее, говорило в пользу поверья «капля камень точит».
