Консерватор. Элитизм. Часть III - страница 12

Модерн переходил в постмодерн  именно через урбанизацию.

Если смотреть на современных мигрантов из Азии и Африки, то это, как раз, представители традиционного многодетия. В Азии и Африке им просто не хватило места, потому что как было сказало выше: традиция обеспечивает народонаселение в геометрической прогрессии, локальные правители могут обеспечить только арифметическими благами свое быстрорастущее население. Но эти азиаты и африканцы, как раз, понимают до сих пор, что есть такое классическое добро и что такое классическое зло. Даже некоторые католики могут понять, о чем я говорю. Меня могут понять также социалисты и коммунисты. Но не все.

Бывшие граждане СССР меня также   могут понять.

Потому что в СССР социализм был построен не по Марксу, а по русской традиции (смотри мою книгу «Традиция против коммунизма»). Поэтому СССР был самой читающей страной в мире, в книжные магазины выстраивались очереди за новыми книгами. Бывшие советские граждане до сих пор понимают классическое добро и классическое зло. Люди, которые хотят понять истину, и которые еще остались, как раз читают – стараются думать, являются людьми модерна и связь времен не прерывается.

Люди же постмодерна находятся под тотальным влиянием биржевых котировок: где что купить, где что продается, читают бульварную прессу, любят смотреть ток шоу, когда подходит время выборов, выбирают клоунов, извращенцев, стариков в правительство. Хотя мне могут возразить: разве в СССР не выбирали стариков в правительство?

Разве выбор слабого правителя не является неофициальной доктриной всего человечества в постмодерне?

Да, выбор слабого руководителя является современной доктриной человечества. Но на Западе выборы слабого президента имеет другие мотивы. На Западе с помощью, якобы, демократии выбирают шута, чтобы политика напоминала демократический балаган типа show must go on (а на Востоке отбирали слабых сатрапов и раньше, до модерна – чтобы не было сепаратизма (зереф сразу превращается в зелота без стадии показной глупости). В СССР выбирала партийная бюрократия: отбирала старика, либо больного кандидата, чтобы сохраниться наверху подольше – классический феодальный закон выживания.

На Западе руководителей превращают в амеб с помощью толпы выборщиков, политические выборы превращаются в шоу, в представление. Эти выборы надоели всем, и ничего почти не решают. Победители, победившая группа выборщиков получает своего премьера, другую часть электората этот клоун не устраивает, но все остается как есть, ничего не меняется. Потому что в обоих случаях главная цель выбора – это фрик. Демократия мобилизует только эмоции и самолюбие. Эти эмоции, как раз, старается собрать каждый популист во время избирательной компании. Это и есть деградация системы с использованием больной массы людей (то есть, с помощью физически большой глупости, потому что глупых людей много).

На Востоке все проще.

Элита недолюбливает таланты, любое амбициозное лицо, а талантливы человек, как правило, амбициозен, кажется подозрительным. Кругом собирается либо родня, либо партийные соратники и лицемерят. Правитель назначает скромных на вид, безобидных людей – «глупцов», воспитанных в нужном пиетете (часто это выскочки из низов, чтобы помнили свою грязь, были преданы диктатору лично). Основное занятие людей – это подыгрыш элите, раболепие, лицемерие, беспринципность. Эта деградация, насаждаемая сверху, но каждый чиновник подбирает себе люди по таком уже принципу – я хозяин, а ты дурак. В конце такого режима создается ощущение тотальной серости и застоя, отсутствия перспектив. Пока режим еще дышит, все издержки списываются на «тупое» инерционное население, потому что якобы законы традиции и культура не дают прорваться лучшим. Чтобы произошли изменения, приходится полагаться только на случай: а вдруг из толпы глупцов прорвется скрытый реформатор. Каждый зереф, которого жмут сверху феодалы – ждут от него подобострастных улыбок, старается толкнуть в свою очередь слабого, беззащитного, чтобы насладится уже своей маленькой победой. Это мелкое самолюбие чиновников прибито сверху таким же мелкими самолюбиями элиты. Официально талантливы только родственники феодалов, и конечно сами феодалы, – талантливее, исключительнее и, конечно, незаменимее всех. Их обзывают по разному – в зависимости от ситуации и времени (но самое главное тут это зерефная рефлексия, она остается неизменной, несмотря на все реформы). Каждая мелочь и субъект системы боятся конкуренции не менее, чем чиновники. Эти люди не пропустят никого. Такой народ соглашается видеть таланты только в виде певцов и спортсменов – всех прочих интересных категорий, что развлекают, отвлекают, не обращают на себя внимание и не задевают самолюбие. С приходом рынка такие люди помолодели внезапно все: боятся постареть и оказаться ненужными раньше времени.