Константин Великий. Равноапостольный - страница 25

Ноги у старика стали подкашиваться, Лициний усадил его обратно на скамью.

– Они верят, что на земле настанет Царствие Божие, когда Константин победит, – произнес Власий, тяжело дыша. – Потому что у веры христианской не останется врагов.

– Вот! Ты это сам признал! – воскликнул август.

– Но они заблуждаются, – вздохнул пленник.

Лициний усмехнулся, однако слова Власия заинтересовали его.

– Почему же?

– Если Константин победит, ты станешь последним, кто испытывал нас силою. Мучил, но очищал через страдания и огонь. Гонители – наши проводники. Ты, Диоклетиан, Галерий, Даза вели нас к Господу прямой дорогой. Идти по ней трудно, но направление ясно. Тот, чья вера крепка, выдержит, – отвечал Власий. – Без вас мы останемся в окружении наших слабостей. Вместо прямых дорог будут запутанные извилистые тропы, на которых любой, даже самый стойкий, может потеряться. Кажется, что люди бывают либо сильными, либо слабыми. Но у каждого своя сила и свои слабости. На прочность испытывают разом, а соблазнами искушают всю жизнь. Я благодарен тебе, Василевс, ты позволил мне искупить грехи. Я отправлюсь к Господу с легким сердцем.

– Выходит, ты рад умереть от моей руки?

– Я благодарен Богу, что смог так прожить свою жизнь. Вера была моим спасительным плотом посреди бушующего океана. Ливень хлещет, молнии бьют, волны накатывают, а я держусь за свой плот и ни о чем не беспокоюсь. Доплыву или уйду вместе с ним на дно, но ни за что не отпущу.

– Назови мне зачинщиков – и отправишься к своему Господу без мучений, – сурово произнес Лициний.

– Христиане молятся за тебя и за твоего соправителя Константина. Другой правды у меня нет, Василевс.

Август понимал, что ничего не добьется от пленника, но отступить не мог, тем более на глазах у своих людей.

– Начинай пытку, – кивнул он Тулию.

Стражники развязали веревки, сняли со старика лохмотья и подвесили его на цепи. Поначалу Власий сносил все молча. Но, почувствовав умоляющий взгляд Тулия, стал из последних сил стонать и кричать, чтобы больше не позорить уважаемого пыточных дел мастера.

Через девять месяцев после праздника Станаэля Фауста родила сына. Беременность протекала тяжело. Вначале ее мучили утренняя тошнота и частые головокружения, затем отеки, слабость, недомогания. Но больше всего Константина тревожили беспричинные истерики, в которые императрица могла впасть в любой момент. Она то безудержно смеялась, то горько рыдала. Лекари поили ее отваром из успокаивающих трав. Тот не имел никакого эффекта, но дать что-то более действенное они не решались, опасаясь навредить ребенку.

Роды были трудными и долгими. В перерывах между схватками Фауста вслух сбивчиво молилась Христу и Юноне Луцине, богине деторождения, а про себя взывала к Станаэлю. Она заглушала боль восторженной мыслью, что сейчас на свет явится полубог. Когда повитуха с широкой улыбкой на устах показала ей синий, покрытый белой творожистой смазкой кричащий комочек, императрица почувствовала разочарование.

– Мальчик? – слабо прошептала Фауста.

Повитуха поняла ее вопрос по движению губ и радостно кивнула.

– У тебя сын, о Божественная.

Кожа ребенка на глазах из синюшной стала ярко-красной. Повитуха перерезала пуповину, бережно омыла новорожденного, завернула в белый шелк и вынесла к отцу. Константин не стал дожидаться, пока сына положат у его ног, как того требовал обычай. Он шагнул к раскрывшимся дверям опочивальни и взял ребенка из рук повитухи. Но не смог его долго держать. От волнения императора била такая дрожь, что он побоялся уронить младенца. Константин обернулся к Криспу: