Они свернули с дорожки, ведущей во дворец, и остановились у мраморного фонтана, слушая журчание воды.
– Есть вести от старшего августа Галерия? – спросил император после недолгого молчания.
Ему было неприятно говорить про Галерия, чье главенство приходилось признавать. Они были давними врагами. Он подозревал, что, если бы не узурпатор Максенций, против которого старший август дважды безуспешно посылал войска, Галерий попытался бы свергнуть Константина.
– Ему сейчас не до Галлии и Британии, – ответил Далмаций. Когда они с братом оставались наедине, то разговаривали по-простому. – Тот ужасный нарыв, что образовался у него под… детородным органом, продолжает увеличиваться. По слухам, гниль пошла по всему телу и в нем завелись черви.
– Всё слухи, – вздохнул Константин, но при этом по его губам скользнула тень улыбки. – При дворе старшего августа творятся такие дела, а мы вынуждены полагаться на молву.
– Мои люди добыли сведения, которые будут понадежнее слухов, – уверенно заявил Далмаций. – Лекари бессильны, Галерий решил обратиться за помощью к богам, ко всем сразу, даже к Богу христиан. Он приказал советникам подготовить эдикт, который остановит гонения на христиан и признает их веру как одну из религий империи. За это последователи Христа должны будут молиться своему Богу о его выздоровлении.
– Значит, Максенций начнет преследовать христиан в пику Галерию, – заметил Константин. – Когда узурпатор захватил власть, то показательно объявил милость христианам. Но они все равно порицали его за пьянство и разврат. Теперь он с радостью развяжет гонения.
– Говорят, узурпатор пьет столько вина, что переплюнул бы любого сатира. Галерий будет рад, когда узнает, что ты выступил против Максенция. Сам он очень слаб и сделать это не в состоянии. Его племянник Максимин Даза провозгласил себя августом и захватил восточные провинции: Сирию, Месопотамию и Понт. Галерий сделал вид, будто это случилось с его одобрения, и признал Дазу своим соправителем.
– А про мою мать ты что-нибудь разузнал? – осторожно спросил Константин, как будто от интонации могли зависеть сведения, которые он услышит.
Когда восемь лет назад он бежал от Галерия из Никомедии[5] к отцу на Запад, ему пришлось оставить свою мать на Востоке: вместе они бы не спаслись от погони. Константин знал, что Галерий не причинит Елене вреда и будет хорошо с ней обращаться. Она была нужна ему как ценная заложница. Так и случилось. Став императором Галлии и Британии, Константину пришлось признать старшинство Галерия. Теперь же, когда тот болен и слаб, самое время попытаться вызволить Елену.
– К сожалению, ничего нового, – пожал плечами Далмаций. – Она в своем доме под стражей. Галерий сейчас так страдает, что вряд ли вспоминает о ней.
Константин вел с Еленой переписку, но, так как все их письма вскрывали, сообщить друг другу что-то по-настоящему важное они не могли.
– Он с такой легкостью отдал вероломному племяннику половину своих владений, неужели будет трудно вернуть мою мать? Если он скоро умрет, то она ему больше не нужна.
– Ему – нет, но его наследники вряд ли отпустят ее.
– Значит, нужно забрать Елену прежде, чем Галерий умрет. Даже на смертном одре он будет рад мне насолить. Жаль, я не могу сейчас до него добраться… – Константин с такой силой сжал кулаки, что ногти больно впились в ладони.
– Уничтожив узурпатора, ты завладеешь Вечным городом, а из него можно дотянуться куда угодно, – заметил Далмаций. – Все дороги ведут в Рим, значит, и из Рима дойдешь куда хочешь.
