Князь откинул куцее, промокшее насквозь одеяльце, дотронулся до скользкой, надсадно хрипящей груди. Жизнь в ней, кажется, едва теплилась. Собрался позвать палатную сестру. Но от прикосновения Пятс очнулся, открыл глаза. Дыхание несколько выровнялось.
– Я что, бредил?
– Еще как, – Князь кивнул. Услышал, что скрипнула и замерла койка под третьим соседом, переведенным в палату Кайдаловой, – сразу вслед за Пятсом. Сам перешел на французский. С удовольствием повторил услышанное:
– «Король я, но умру бродягой под забором». Давно не приходилось слышать. Не знаю, какой вы президент, но произношение вполне приличное. Откуда знаете Аполлинера?
– Приятельствовали в девятьсот пятом, – объяснился Пятс. Подышал, набираясь сил. – Я тогда от смертного приговора бежал из России в Швейцарию.
– Тогда всё может быть, – нижняя губа Князя уважительно оттопырилась. Он продолжил. – «Родился Иисус! Его настало время! Бессмертен только он, рожденный в Вифлееме!»
– Пан умер! Умер Пан. И больше нет богов! – закончил Пятс – через силу. – А вы? Для вас кто Аполлинер?
– Ну, чести быть знакомым, конечно, не имел. Родился, правда, во Франции, но через десять лет после его смерти. Отец его обожал. Он в эмиграции сильно поэзией увлекся.
– Выходит, вы в самом деле князь?
– Всамделишней не бывает.
– Подумал, что стукач, – старик пытливо присматривался к молодому парню.
Князь хмыкнул:
– Стукачи по десятку лет не сидят. Правда, на днях обрадовали, будто вот-вот освободят. Но – уже изверился.
Князь провел носовым платком по желтому лбу старика. Платок увлажнился, – будто росу собрал. Озабоченно покачал головой:
– Похоже, вас всерьез прихватило. Испугался, что во сне умрете.
Лицо Пятса исказила гримаса, – он попытался засмеяться:
– Когда-то, когда я был президентом… Был-был, – Пятс успокоительно дотронулся до руки молодого соседа. – Возле президентов полно прожектеров крутится с завиральными идеями. Нашелся чудак. Предложил медицинский курс: как не умереть во сне… Как же я смеялся, когда услышал… Тогда я еще умел смеяться… На самом деле умереть во сне – счастье, которым Господь одаривает праведников. Я, видно, не заслужил этой благодати.
Он закашлялся надсадно.
– Однако сейчас вы проснулись. И, кажется, всерьез болеете. Я позову помощь, – Князь сделал движение подняться, но Пятс поспешно дотронулся до его кисти, – силы сжать чужую руку в нем не осталось.
– Не надо, прошу! Всё в порядке. Я не болею, я умираю. И наконец-то. И слава богу!
– Но вы мучаетесь!
– Оставьте! Я православный. А по православным канонам мученическая жизнь и смерть полностью искупают все, совершенные при жизни прегрешения, вольные и невольные. Так что еще и в выигрыше окажусь, – по лицу скользнуло подобие улыбки. – Не о том боль. И не спорьте. Сами видите, у меня не осталось времени на споры. Вы правду сказали, что вас отпустят?
– Тьфу-тьфу, – Князь опасливо сплюнул.
– Тогда нам надо поговорить.
Князь пригнулся, перешел на французский:
– Если это и впрямь для вас важно, тогда лучше на аполлинеровском.
Показал пальцем на дальнюю койку:
– Не того опасались.
Понимающе прикрыв глаза, Пятс подманил его поближе.
На лице третьего пациента – с ухом, приподнятом над подушкой, – возникла мука бессилия от невозможности разобрать чужой язык.
2.
Рано утром в своем кабинете Константин Александрович Понизов подписывал документы, что подкладывала заведующая судебно-психиатрическим отделением Кайдалова.
