Контакт с телом: Как научиться слышать себя, чтобы жить аутентично - страница 2

С тех пор мои родители, кажется, так и не поняли, при чем тут буддизм, но я стала видеть, что за любыми сложными терминами и концепциями всегда есть человек в простоте своих чувств и стремлений. Когда речь заходит о травме, можно услышать множество специальных терминов типа «диссоциация» или «посттравматическое стрессовое расстройство», длинные лекции о нейробиологии с их островковой долей и гиппокампом, но в конечном итоге все это выглядит как понятные любому человеку вызовы и проблемы. Если я скажу: «Знаете, у меня диагностировано комплексное посттравматическое стрессовое расстройство», для многих людей это будет означать печать прокаженного: будто я либо сломана внутри, либо накручиваю себя по любому поводу и наслаждаюсь амплуа «королевы драмы» (ну, или что я ветеран Вьетнама). Но когда я говорю: «Знаешь, я регулярно чувствую себя инопланетянином, который совершенно не понимает, как надо вести себя с людьми, но научился достаточно хорошо притворяться», это, как правило, встречает гораздо больше человеческого понимания. Много раз я видела, как мой собеседник начинал активно кивать в ответ, – и тогда я вспоминала: кивание означает, что ему это знакомо (шутка). Я вижу живой отклик.

Это говорит мне о том, что травма вовсе не обязательно проявляется особенным образом. Она бывает видна в мелочах («Знаешь, я очень плохо сплю с тех пор» или «Знаешь, мне стало невыносимо смотреть на себя в зеркало»). Часто она не захватывает всю нашу жизнь, со стороны мы выглядим абсолютно нормально, мы остаемся верными друзьями и ответственными работниками, хорошими родителями, мы в целом относительно неплохо живем. Но глубоко внутри нас может накрывать ощущение, что мы не принадлежим себе, что не очень-то знаем, кто мы есть. Или мы будем попадать в одни и те же ситуации, наступать на одни и те же грабли в отношениях или на работе, не понимая, почему опять так получилось и как выйти из замкнутого круга.

Если мы представляем, как мы устроены, и умеем это описать, то сводим к минимуму эти случайные метания. Я называю это внутренним картированием: зная, что в какой-то точке на моей карте находится спящий вулкан, а где-то в другом месте – дивный песчаный пляж, вряд ли я отправлюсь прямиком на вулкан, чтобы отдохнуть и восстановить силы. Не имея внутренней карты, мы постоянно рискуем оказаться не там, где хотелось бы, – или как минимум привыкаем ходить только проторенными дорожками, не зная, что рядом есть пути значительно удобнее и лучше.

Нас пугает неизвестная информация о себе, потому что кажется, что если бы она была чем-то хорошим, то мы давно бы это обнаружили. Но образ карты помогает увидеть, что это не так: если мы чего-то про себя не знаем, то просто этого не знаем, и это вполне может быть либо очень классным (как секретная лагуна, скрытая за горами), либо чем-то, на что мы не очень хотим смотреть. Однако не все готовы отправиться в путешествие с неизвестным финалом, особенно когда внутренние ресурсы ограниченны, – ведь потом придется иметь дело с тем, что ты найдешь в конце пути. Поэтому в каком-то смысле мы будем на этих страницах изучать занимательную телесную карту: открывать, как устроен наш собственный внутренний ландшафт и как в нем ориентироваться.

Недавно я слушала книгу о школьных стрелках. Некоторые из них испытали серьезные травмы в детстве. На перечислении симптомов ранних травм (гнев, депрессия, суицидальные мысли…) я понимаю, что мой ум затуманивается. Слова звучат плоско и повседневно. Гнев, депрессия… В какой момент это стало пустым звуком? Как получилось, что эти слова перестали для нас что-то значить?