– Не нужно, Людмила Ивановна, это старая домашняя майка. Высохнет – отряхну.
– Давайте хотя бы я соли принесу, посыплем…
– Раньше надо было думать. Все, мать, иди отсюда, не мешай, – раздраженно замахал руками сын, – закрой дверь с той стороны.
– Алешенька… Сто лет тебя не видела. Как дела? Окончил институт? – Леху она любила и уважала за вежливость и трудолюбие.
– Спасибо, хорошо, Людмила Ивановна. Окончил. Вот только вчера со сборов вернулся. Стал дипломированным дизайнером и лейтенантом запаса, – в очередной раз похвастался тот.
– Вот молодец какой! Не то что мой лоботряс… Весь язык смозолила уже, говорю ему, учись…
– Все, мать, вали давай. – Эдуард вскочил, взял старушку за плечи и начал выпихивать из комнаты. – Мешаешь… Давай, давай…
– Вот ведь какой, – шла она, виновато улыбаясь, – даже поговорить не дал…
– Потом поговоришь. – Сын подвел ее к проему, выдавил дверью и закрылся на шпингалет. – Заколебала.
– Фу, как ты с матерью разговариваешь? – возмутилась Вера.
– Да, – поддержал ее Леха, – она тебя вырастила…
– А ну, заткнулись! Не ваше дело, – грубо перебил Эдуард.
– Да, конечно… – пожал плечами запасной лейтенант.
Всем налил, и они молча выпили.
– В общем, так, – дожевав яблоко, прервал Эдуард неловкое молчание. – Я все продумал. – Окинул всех взглядом. – Линяем через Кубу. Покупаем путевки…
– Чего? Какие путевки? За границу… С дуба рухнул? – перебила его Вера. – Знаешь, какая очередь за ними? Мой два года меня куда-нибудь свозить обещает. Никак. Глухо, как в танке. В конце прошлого дали во Францию две путевки на завод. Так директор ездил и слесарь-передовик какой-то. Машка-секретарша его после этого чуть руки на себя не наложила.
– А ты что перебиваешь?! – Эдуард впился в нее раздраженным взглядом. – Я спросил тебя, что ли?
– Кончай, Эд. Что уж, слово нельзя вставить? – вступился за девушку Леха. – Мне вот, может быть, тоже интересно, кому мы там, на Кубе, нужны со своим добром?
– Вот, еще один, сука, умник! – И без того вытаращенные глаза докладчика от возмущения вылезли из орбит почти полностью. Он открыл рот добавить еще что-то, вообще обидное, но остановил себя. Пожал плечами и махнул рукой: – Да что я, в самом деле?!.. Все. Идите в задницу… Никуда не едем… Завтра я отнесу всю эту хрень в ментовку – и разбежимся.
– Ну ладно, ладно… Какой ведь обидчивый, – засмеялась Вера, грациозно вскочила с кровати, обхватила его голову руками и, прижав к своей груди, томно выдохнула: – Извини… Больше не буду.
– И я не буду. – Леха, скопировав выражение ее лица, попытался выполнить тот же маневр.
– Что за козлы и козлихи! – завопил Эдуард, правда, уже не так сердито, не подпуская его к себе одной рукой и вцепившись в девушку другой. – Я совершенно серьезно, а они…
– И мы серьезно. Да ведь, Лешка? – Вера вырвалась и прыгнула обратно на кровать.
– Конечно… Какие могут быть игрушки? – сосед плюхнулся рядом.
– Еще раз, последний, повторяю: я говорю – вы слушаете, приказываю – делаете. Ясно? – спросил командир, строго поглядев на Леху.
– Угу, – буркнул тот и занялся изучением этикетки на бутылке.
Эдуард еще какое-то время посверлил взглядом его макушку, ругнулся и продолжил знакомить банду со своими планами.
– Ну так вот. Как я уже сказал, берем путевки на Кубу. В разную там Болгарию, Венгрию на мне нужно, в капстраны, как справедливо заметила наша подруга, пробиться нереально. Но, – он поднял вверх палец, – есть Куба, Остров Свободы. Туда очередей нет. Во-первых, дорого, во-вторых, поживиться там пролетариям, кроме сахарного песка и солнечного удара, нечем. А с ноября по февраль в сезон дождей – так и последнего тоже не получишь. В общем, пробиться можно. Про две путевки я с Забелецким уже почти договорился.
