Существование этого Зеркала научно обосновал Вернадский. Не важно, как он дошел до этого, но мир узнал, что существует ноосфера, хранящая все записи происходящего на Земле. Она, подобно атмосфере, тонким зеркальным слоем окружает Землю, отражает все события. В восприятии ученых это видится так, но вызывает больше вопросов, чем ответов: как читать записи, из чего состоит, как запись увидеть, какие приборы создать для работы с ней?
А здесь просто комната, просто Зеркало и… просто Хроники Акаши. Для восприятия Гены они выглядели, как картины.
Картины его жизни, взятые из хроник Акаши, не были плоскими. Картинная галерея была его собственной. Но на этих, с позволения сказать, полотнах, были и другие люди. Они были частью его картин, его жизни. Оттуда тянулись ниточки судеб других людей, тесно переплетаясь с его судьбой.
Он остановил свой взгляд на серой неприметной картине. Серой она была от пыли и дыма на поле сражения. Война. Это была его война, судя потому, как у него сильно забилось сердце. Сердце. Как странно это звучит в этом мире. Картина медленно, но уверенно вползала в душу, будила чувства, ощущения и память. В воздухе запахло гарью. Память быстренько подсуетилась и добавила звук: «клац».
– Черт, опять сорвалась гусеница!
Танки шли медленно и зловеще.
Картина вбирала Гену в себя, погружала в войну, в его войну. Где-то на краю цепляющегося за действительность сознания Гену промелькнула мысль:
– «Как я расскажу о картине? Как критик, типа „хорошая техника исполнения, яркие краски, удачный ракурс, мастерство цветопередачи“…или что там еще говорят о живописи? „картина написана неизвестным художником (ну не мастером же) в неизвестно каком году. Холст. Масло“. Бред. А вот то, что происходит сейчас не бред. Да, а расскажу ли?»
На этой картине нет места словам. Или в этой картине? Они звучат самим фоном и выглядят неотъемлемой частью самой картины. Вот грубый мазок отрывистой команды наступать, гортанный окрик офицера.
– Ты еще скажи «нежная акварель стонов умирающих» – сказал кто-то.
Голос мгновенно развеял дым сражения и напомнил, что это картина на стене. Просто картина.
– Нет, не просто. У тебя теперь есть «ключи» от этой комнаты. Изучай, – сказал Хранитель Свитков.
На другой картине было что-то похожее на Рим. Жаль, что внизу нет таблички с названием и годом «выпуска». Да и экскурсовод куда-то пропал, если вообще появлялся. Может только голос и был. Гена все же осмотрелся, ища того, кто объяснит суть происходящего здесь. Вернее объяснит, почему он видит это картинами, а не как еще. И услышал:
– Картина – это концентрированная многослойность мира. Картина – это срез кармического рисунка.
Когда смотришь на работу истинного художника, то глубина познания мира зависит только от глубины души зрителя. Собрание картин – это оркестр. Картина – это концентрат эмоций. Именно эмоции «включают» звук и ищут своего зрителя.
– Что такое абстракция, импрессионизм?
– Какофония или Дверь в безумие.
На другой картине он внимательно оглядывал местность. Все было так, как докладывали разведчики. План наступления танковой бригады он разрабатывал сам. Впереди находился город, который нужно взять…
А вот он объясняет, что колбу нужно держать под наклоном, когда осторожно добавляешь другой реагент…
Здесь он чувствует себя маленьким мальчиком, он видит печь и немцев возле нее. Они работают, закатав рукава немецкой формы. Ужасно костлявые трупы перегружают из газовой камеры. За поясом у немцев болтались противогазы старого образца, с двумя лямками-застежками. На дверце печи отчетливо было видно цифру 1837 г. и надпись «Baden Tirtgohfen».
