– Не дают или не можешь?
– И то и другое. Но скорее… второе.
– А если какое-нибудь снотворное попросить? У тебя же там толпа врачей…
– Не хочу, – Юлла снова вздохнула. – А вдруг… Приму снотворное, и что-то случится. А я буду сонная и тупая.
– А в таком состоянии ты, конечно, совсем не сонная и не…
– Договаривайте, капитан, – хмыкнула Юлла, – договаривайте. Чего уж там…
– А у тебя все разговоры записываются, да?
– Ох, надеюсь, что нет… Еще не хватало, чтобы какой-нибудь газетчик услышал… вот это всё. И написал потом в столичной газете: «Министр Тарос, шмыгая носом, жалуется на жизнь капитану Стражи из захолустного гарнизона».
– Я бы такому газетчику собственноручно оторвал голову, – ровным голосом сказал Леден. – Вернее, не так. Сначала я бы оторвал ему ноги, по очереди, сначала правую, потом левую. А потом голову. Причем на «быстро и безболезненно» ему рассчитывать не пришлось бы. Все-таки я уже стар, силы и сноровка не те, что в молодости…
– Умеешь ты поднять боевой дух! – Юлла неожиданно тихонько рассмеялась. – Я так и представила тебя, с твоей хладнокровной физиономией, этак грозно держащим за ногу какого-то щуплого горемыку. А он верещит: «Я больше не бу-у-уду!» Ох, Леден, истинный рыцарь, на всё готовый ради дамы!
– Ну, пожалуй, всё-таки не на всё, – с сомнением произнёс Леден.
– Да я догадываюсь, – усмехнулась Юлла. – Но ты можешь не волноваться, ничего такого дама у тебя не попросит. Разве что…
– Что?
– Да нет, ничего. Сама не знаю. Ладно, мне пора. Настроение ты мне все-таки поднял хоть немного, спасибо огромное. Батальная сцена «Капитан Свартстайн отрывает ногу газетчику» теперь надолго завладеет моим воображением… Спокойной ночи, капитан.
– Спокойной ночи. Юлла… Если я скажу, что всё будет хорошо, – ты же мне не поверишь?..
– Тебе… Тебе, пожалуй, поверю, Лед. Скажи.
– Всё будет хорошо. Всё наладится. Всё будет как раньше и даже лучше. Вот так. И – до связи. Отдохни немного, пожалуйста.
– Спасибо. Попробую. Раз ты просишь… До связи.
Угольки в очаге остывали, покрывались пушистыми пепельными шапками и уже почти не освещали комнату оранжевым тусклым светом. Леден сидел, сжав в руке умолкший коннектор, и смотрел на умирающие огоньки, на осыпающиеся хлопья пепла…
Мир рассыпается. Нет больше прочных оснований, четких и выверенных планов, отработанных схем. Нет больше контроля. Нет и не будет больше спокойствия.
Рушились стены, за которыми Леден прятался от мира. Но теперь, осознавая, что было заперто внутри этих стен, он уже не понимал – или боялся признаться себе, что понял, – сам ли он скрывался от мира или пытался защитить мир от себя.
Равновесие…
«Кому-то обязательно должно быть плохо…»
«…если не хочешь однажды заменить меня…»
Ольга. Орсо.
Кто, если не я?
Я не хочу…
А они разве хотели?..
Что случилось с миром? Что творится со мной?
Леден слушал окружающую его мертвую тишину и понимал, что впервые за все эти годы ему неуютно, страшно и холодно в собственном доме.
– Ты на себя не похож, – сказал ему наутро Астри, вышедший проводить смены патрулей.
«А я больше собой и не являюсь», – хотелось ответить Ледену. Конечно, вслух он ничего не сказал. Но почему-то понял, что напарник его услышал.
Рушатся последние башни и остатки крепостных стен. Беззвучно катятся тяжелые камни. Оседает пыль. Никто этого не видит и не слышит. Леден в одиночестве бродит среди руин своей прежней жизни и борется с приступами боязни открытого пространства.
