– Знала бы я тогда, чего нам это будет стоить! – с горечью всхлипнула мама после некоторой паузы.
– И чего же тебе это стоило? Жизни в загородном доме, возможности не работать на старости лет, отсутствия заботы о завтрашнем дне, под защитой надёжных пенсионных накоплений? – Мария всё это уже проходила, и не раз. Все эти разговоры о чувстве вины, о допущенных ошибках воспитания сидели у неё в печёнках. Во-первых, в работе со своим аналитиком ей удавалось провести эти же разговоры намного более продуктивно, с глубокими осознаниями и инсайтами для себя самой. Во-вторых, в домашнем формате они ничем не заканчивались и ни к каким изменениям никогда не вели. Вина оставалась виной, без искупления.
– Ты злишься, дочка, потому что не хочешь слышать правду!
– Так я её слышала уже сотню раз. И со всем согласна. Только что дальше-то? К чему каждый раз заводить одни и те же разговоры? – Мария начинала терять терпение.
– Пропасть отцов и детей непреодолима, мамуль, – вклинила свою бесценную житейскую мудрость младшенькая, вставая из-за стола, наконец обратив внимание на своих собственных отпрысков, «догрызающих» подаренный конструктор.
Мама присела на соседний стул за столом рядом со старшей дочерью и положила свою тёплую родную руку ей на плечо.
– Я просто надеюсь, что, может, ты когда-нибудь меня услышишь. И вместо новой должности найдёшь себе хорошего молодого человека, чтобы построить с ним семью. Ты сама не поверишь, как станешь во всём этом счастлива, и удивишься, как ты могла себе в этом так долго отказывать!
– А ты была во всём этом счастлива, мам? – добила Мария принятый пас, ругая саму себя за то, что никогда не сможет научиться вовремя останавливаться.
Глаза любимой матери покраснели и подёрнулись слезами.
– Да, – как-то моментально постарев на глазах и ссутулившись, согласилась она, – мы с отцом подали вам с Крошкой плохой пример счастливой семьи. Нам за то теперь в этом расплата, – как бы демонстрируя поле проигранного сражения, обвела она руками уютный дорогой интерьер своего загородного дома.
– Ну, мам, всё не так уж плохо, правда? – обвела тот же интерьер совсем с другим посылом рукой Мария. – От одной дочери у тебя есть деньги и безопасная жизнь, от другой чудесные внуки и море ежедневных счастливых забот. Мне кажется, ты неплохо справилась в жизни. – Улыбка, которой она хотела приободрить, вышла слегка ненатуральной, но дружелюбной.
– Доченька, ну неужели у тебя совсем никого нет на примете, чтобы выйти замуж? Ты же у меня такая красивая, стройная, умная, наверняка мужчины ходят за тобой толпами, а ты не замечаешь.
Девушка вздохнула, принимая поражение. Последнее слово всегда должно было остаться за матерью, так уж у них в семье повелось.
– Может, и не замечаю, да, наверное, не замечаю и не даю им подступиться. Но как тут замечать и когда, когда… – и вдруг сама того не ожидая, она начала рассказывать историю с советом директоров, полную таких непривычных сомнений и страхов.
Слова выходили легко, как в ту ночь в баре перед лицом мужчины, тайну существования которого в её жизни она сейчас так отчаянно защищала этой историей поражения на работе. Казалось, она готова была открыть какие угодно секреты, признаться в каких угодно проступках, только бы не выдать ни слова о его появлении в её жизни в этом дотошном семейном допросе.
Мама округлила глаза, моментально просохшие, и слушала очень внимательно. Сестра заставила сыновей угомониться очередными сладостями и мультиками и присела к ним за стол. Идиллия субботнего дня превышала все возможные пределы. После эмоционального рассказа Марии и высказанных переживаний они обе наперебой начали осуждать и ругать совет за перенос.
