– Ты что, дурак? Я же тебя спас…
Он посмотрел на свое плечо, где на коже его плаща отпечатался след моего рифленого каблука, потом на место, где минуту назад стоял на одном колене, и, опустив пистолет, прошептал:
– Ты кто?
– Человек без пальто… – ответил я, стряхивая с себя дождевую воду и убирая пистолет под брючный ремень.
Мужчина вдруг резко подскочил и решительным голосом начал командовать:
– Погнали за ними… – Стремительно шагнув в сторону машины, он открыл переднюю дверцу и сел за руль.
Я без уговоров устроился рядом на пассажирском сиденье, заметив при этом:
– Да хрен их сейчас догонишь!
– Я знаю, куда они поехали. Попробую догнать. Путь срежем… – И «БМВ» мягко тронулся с места, сразу сворачивая за угол, туда же, куда пару минут назад свернул «Ленд Крузер».
Где-то в стороне послышалось завывание сирены полицейской машины. Похоже даже, что не одной, а нескольких. Кто-то, видимо, сразу после стрельбы позвонил.
Я узнал этого мужчину, но не по фотографии, а по описанию. В своих кругах его зовут Гога, хотя официально по документам он – Георгий Ахметович, но я даже мысленно не позволял себе называть его иначе, чем просто человеком, чтобы случайно автоматически не проговориться.
Погоня началась. Впрочем, для московских улиц эта было почти нормальным движением. Здесь часто, несравненно чаще, чем в других крупных городах, можно встретить машину, предпочитающую в городе скорость выше сотни километров в час. Многим водителям, как мне объясняли, более медленное передвижение кажется просто унизительным. Дважды мы проскочили перекрестки на последней фазе желтого света. Если бы кто-то начал поперечное движение раньше разрешенного периода времени, на такой скорости избежать столкновения не удалось бы, по крайней мере не удалось бы с нашей стороны. Мне же с моими документами не очень хотелось встречаться с машиной ДПС, а это был вполне реальный вариант. Я согласился уехать с места покушения на Гогу во многом для того, чтобы избежать разборок с полицией, поскольку звуки полицейских сирен уже слышались отчетливо. Но уехать от одних полицейских, чтобы угодить в лапы других – это мне откровенно не нравилось. И потому я сказал достаточно резко и твердо:
– Все! Мы уже далеко отъехали. Высади меня.
– Почему? Боишься преследовать?
– На такой скорости дальше ментовки не уедешь. А мне это не по душе. Сам я преследовать согласен, но не люблю, когда меня преследуют. А ты едешь так, что любая патрульная машина за тобой сорвется.
Гога резко притормозил и уже не слишком торопливо двинулся дальше, до первого поворота направо. Там улица была скромная, с малым движением, хотя и отлично освещенная множественными фонарями.
– Жалко с тобой расставаться, – произнес он. – Стреляешь ты хорошо. Служил, я думаю?
– Служил, – кивнул я.
– Скорее всего, не мент. Менты обычно плохо стреляют. И где?
– В «Беркуте»… Потом еще кое-где…
– Это в Киеве, что ли?
– Это в Украине.
Я умышленно использовал предлог «в», который используют украинцы, а не предлог «на», как говорят в России. Это, пусть и в малой степени, было характеризующим моментом.
– Что ж на Майдане так плохо стреляли?! – с усмешкой спросил Гога.
– Меня там не было, а наши парни не стреляли потому, что им даже патроны не выдали. Дубинками отстреливаться, правда, разрешили, – усмехнулся я в ответ и сам ощутил, насколько естественной получилась моя горечь в голосе. По крайней мере такой довольно впечатлительный и умный, судя по характеристике, человек, как Гога, обязан эту горечь уловить. Но он, как оказалось, уловил и другое.
