Копье Лонгина. Kyrie Eleison - страница 20

Десятого ноября 921 года швабско-бургундское войско выступило в поход по знаменитой «дороге франков». Природа сжалилась над Рудольфом, и до того момента, когда король трепетно поклонился мощам святого Бессо – покровителя Ивреи, небо не извергло на его голову ни капли влаги. Суеверные воины, как обычно, увидели в этом милость Господа к совершаемым им деяниям. Граф Адальберт Иврейский с великим радушием принял в свои объятия нового претендента на корону, который то и дело не то с опаской, не то с вожделением косился на его жену. Два дня прошли в пирах, после чего тайное стало явным. Ирменгарда, конечно же, узнала о состоявшейся помолвке и передала Рудольфу записку, в которой было только два слова: «Ego ulciscar»19. Уже на следующий день Рудольф заторопился покинуть Иврею, боясь лишний раз показаться Ирменгарде на глаза, а ещё больше боясь потерять пятьсот воинов, выделенных ему Адальбертом на подмогу.

Следующей целью Рудольфа являлся Милан. В первые дни его нового перехода погода начала портиться, и если поначалу бургундское воинство сопровождали ещё небольшие и быстро заканчивающиеся дожди, то после Турина небо окончательно заволокло тучами, которые охотно и почти беспрерывно начали делиться своими запасами воды с непрошеными гостями. Темп продвижения дружины Рудольфа немедленно упал до черепашьего хода. Когда через неделю вымокшее до нитки бургундское войско подошло к стенам Милана, здесь их поджидал куда более неприятный сюрприз: город закрыл ворота.

Об осаде, не говоря уже о штурме, нечего было и думать, дождь к этому моменту шёл стеной, воины чуть ли не в открытую осыпали своих полководцев ругательствами, а обозы с продовольствием и осадными орудиями застряли в занятой двумя днями ранее Новаре. Рудольф отступил в Новару и вместе с герцогом Бурхардом предался размышлениям относительно своих дальнейших действий.

Власть в Милане в последние годы принадлежала местному архиепископу

Гариберто ди Безана20, с которым правители Ивреи поддерживали самые дружественные отношения. Именно в стенах Милана несколько месяцев назад нашёл своё прибежище граф Адальберт после раскрытия его заговора против Беренгария. Поэтому в своих планах Рудольф и его советники не сомневались, что Милан станет надёжным союзником их кампании. Что же тогда случилось?

Причина оказалась проста. Едва проводив графа Адальберта за городские стены и снабдив того конём, копьём, достойным одеянием и десятком слуг, почтенный архиепископ испустил дух, и за его палий немедленно началась ожесточённая борьба. Поначалу явным фаворитом казался Фламберт, сын Гуго Миланского, внук бывшего городского правителя Майнфреда, а также, ко всему прочему, ещё и дальний родственник умершего архиепископа. Долгое время он служил при дворе Беренгария и, стало быть, мог рассчитывать на поддержку императора, а значит, и самого папы. Однако в дело вмешался епископ Пьяченцы Гвидолин, который также мог рассчитывать на заступничество императора и папы. От последнего Гвидолин требовал, чтобы тот закрыл глаза на нарушение церковных канонов и дал своё согласие на смену одной епископской кафедры на другую. Папа Иоанн Десятый, в своё время именно таким образом добившийся для себя тиары, для других исключение делать не стал и в просьбе Гвидолину отказал. Узнав о решении папы, пошёл на попятную и император, несмотря на всё своё благожелательное отношение к епископу Пьяченцы, в своё время донёсшему ему о заговоре Одельрика и Гизельберта. Единственное, что он мог сделать для своего обиженного друга, – это взять с Фламберта обязательство внести пожертвование, то есть, проще говоря, заплатить за епископский палий немалую сумму в королевскую казну и в казну веронской епархии, причём Беренгарий не поленился и подробно описал суммы, причитающиеся веронскому клиру вплоть до последнего остиария и кубикулария. Фламберту ничего не оставалось, как, до боли укусив себя за локоть, согласиться на условия императора.