Питеркин немедленно влез в них, но они были так велики, что, по замечанию Джека, могли бы служить ему не только сапогами, но и штанами, и даже курткой. Я тоже их примерил: несмотря на мой высокий рост и длинные ноги, мне они тоже не годились. Так что мы вручили их Джеку, несмотря на все его протесты. Ему они были точно впору. Я должен, впрочем, заметить, что Джек носил их не слишком часто из-за их тяжести.
Когда мы вернулись в лагерь, уже начало темнеть, так что мы решили отложить поход на вершину холма на следующий день и употребить остаток дня на то, чтобы срезать достаточно сучьев и листьев с дерева, названия которого мы не знали. Из этого мы соорудили что-то вроде шалаша, в котором планировали провести ночь. В этом не было никакой необходимости, поскольку воздух на нашем острове был столь тепел и приятен, что мы могли бы спать без всякого убежища, но мы настолько не привыкли спать под открытым небом, что отвергли эту идею. Кроме того, шалаш мог бы защитить нас от росы или дождя. Устелив пол листьями и сухой травой, мы задумались об ужине.
Впервые мы осознали, что нам нечем развести огонь.
– Вот это задача! Что же нам делать? – сказал Питеркин, и мы с ним оба посмотрели на Джека, к которому привыкли обращаться при любых трудностях. Джек выглядел изрядно обескураженным.
– На пляже должно быть много кремней. Но без кресала от них нет толку. Однако стоит попытаться.
С этими словами он сходил на берег и скоро вернулся с двумя кремнями. На один из них он положил трут и попытался высечь искру, но искра от двух камней выходила очень слабой, а трут был плохой и жесткий и не загорался. Джек попробовал высечь искру об обруч на весле, но у него ничего не вышло. Топор тоже не помог. Все это время Питеркин сидел, засунув руки в карманы, и смотрел на нашего товарища с самым печальным выражением лица. При каждой новой неудаче его лицо делалось все мрачнее.
– Господи, – вздохнул он, – мне наплевать, что мы не сможем сварить нашу провизию, она в этом и не нуждается. Но так тоскливо ужинать в темноте. У нас был такой чудесный день, зачем же неприятно его заканчивать? О, – он вдруг оживился, – подзорная труба! Там осталось целое стекло!
– Ты забыл, что солнце село, – сказал я.
Питеркин притих. В своем внезапном озарении он совершенно упустил это из виду.
– Ребята, я придумал! – воскликнул Джек, поднимаясь с колен, и срезал с соседнего дерева ветку, которую очистил от листьев. – Один раз я видел такое дома. Дайте-ка мне кусок бечевки.
Из ветки и бечевки Джек смастерил подобие лука. Потом он отрезал от сухой ветки кусок около трех дюймов[18] и заострил его с двух сторон. Обмотал вокруг ветки тетиву лука и приставил ее одним концом к груди, защитив ее кусочком дерева, а вторым концом к труту. И начал быстро двигать лук взад-вперед, как делают кузнецы, когда сверлят отверстие в куске железа. Через несколько секунд трут задымился, а через минуту уже горел. Менее чем через четверть часа мы пили свой лимонад и ели кокосовые орехи, сидя вокруг костра, на котором можно было бы зажарить целого барашка. Дым и искры летели к широким пальмовым листьям, а пламя отбрасывало теплый отсвет на наш шалаш.
Звездное небо смотрело на нас сквозь листья деревьев, а далекий шум прибоя служил нам колыбельной.
