Коричные лавки - страница 31

Входишь к какому-нибудь портному заказать костюм – одеяние расхожего шика, столь свойственного этому кварталу. Помещение большое и пустое, непомерно высокое и тусклое. Огромные многоярусные стеллажи возносятся один над другим в неопределенную высоту залы. Ярусы пустых полок уводят взгляд под самый потолок, который может сойти за скверное, бесцветное, облупленное слободское небо. Зато соседние помещения, которые видишь в открытые двери, до потолка набиты коробками и картонками, громоздящимися огромной картотекой, переходящей вверху под сложными небесами подчердачья в кубатуру пустоты, в бесплодный строительный материал тщетности. Сквозь большие серые окна, словно канцелярская бумага, разграфленная в частую клеточку, не проникает свет, ибо нутро лавки уже наполнено, точно водою, невыразительным серым свечением, не отбрасывающим тени и не создающим рельефа. Но тут, дабы угождать нашим желаниям и затопить пошлой и легковесной приказчичьей болтовней, возникает некий стройный молодой человек, на удивление услужливый, гибкий и податливый. Когда же за разговорами он раскатывает огромные штуки сукна, примеряет, присборивает, драпирует плывущий через его руки нескончаемый ручей ткани, устраивая из его волн воображаемые брюки и сюртуки, вся манипуляция эта кажется чем-то несущественным, видимостью, комедией, завесою, иронически наброшенной на истинную суть события.

Магазинные барышни, стройные брюнетки, каждая с каким-нибудь изъянцем красоты (характерным для этого квартала бракованных товаров), входят и выходят, стоят в дверях подсобных помещений, исследуя взглядами, дозревает ли известное дело (доверенное опытным рукам приказчика) до надлежащего состояния. Приказчик искательствует и жеманничает, производя временами впечатление трансвестита. Его хочется взять под мягко очерченный подбородок либо ущипнуть в напудренную бледную щеку, когда с заговорщическим полувзглядом он как бы незаметно обращает ваше внимание на фирменную марку товара – знак с прозрачной символикой.

Постепенно проблемы выбора одежды отходят на второй план. Мягкий до эфеминации и порченый молодой человек, идеально улавливающий интимнейшие побуждения клиента, демонстрирует его взору особенные охранные знаки, целую библиотеку фирменных марок, собрание изощренного коллекционера. И, оказывается, что магазин конфекции служит всего лишь фасадом, за которым скрывается антиквариат – собрание в высшей степени двусмысленных публикаций и приватных изданий. Услужливый приказчик отмыкает все новые склады, доверху набитые книгами, гравюрами, фотографиями. Виньетки и гравюры эти стократ превосходят самую смелую нашу фантазию. Таких кульминаций испорченности, такой изощренности распутства мы и предположить не могли.

Магазинные барышни все чаще проскальзывают меж рядами книг, серые и бумажные, точно гравюры, но с преизбытком пигмента в порочных лицах, темного пигмента брюнеток, лоснящихся жирной чернотой, каковая, таившаяся до времени в очах, нет-нет и метнется оттуда зигзагом лоснящегося тараканьего бега. Но и в жарких румянцах, в пикантных стигматах родинок, в стыдных метинах темного пушка выдавал себя тип спекшейся черной крови. Этот слишком интенсивной мощи краситель, этот мокко, густой и ароматный, оставлял, похоже, пятна на книгах, которые брали они в оливковые руки – прикосновения же, пятная книги эти, казалось, сотворяли в воздухе темный дождь веснушек, волну нюхательного табака с дразнящим звериным запахом, словно прах дождевого гриба. Меж тем общее беспутство все больше отпускало тормоза внешней благопристойности. Приказчик, исчерпав навязчивый напор, исподволь переходил к женственной пассивности. Вот он уже на одном из многочисленных диванов, расставленных среди полочных дебрей, лежит в шелковой пижаме, открывающей дамское декольте. Барышни демонстрируют одна другой фигуры и позиции обложечных гравюр, некоторые уже засыпают в импровизированных постелях. Нажим на клиента ослаб. Клиент выпущен из кольца назойливого интереса и предоставлен самому себе. Продавщицы, увлеченные беседой, больше не обращают на него внимания. Повернувшись задом или боком, они замирают в арогантном контрапосте, переступают с ноги на ногу, поигрывают кокетливою ботинкой, пускают сверху вниз по стройному своему телу змеиную игру членов, атакуя ею с небрежительной безответственностью взбудораженного зрителя, которого игнорируют. Иначе говоря, ретируются, расчетливо отступают, создавая свободное пространство для активности гостя. Воспользуемся же этой паузой невнимания, дабы избегнуть непредвиденных последствий нашего невинного визита и выбраться на улицу.