Коричные лавки - страница 32

Никто нас не удерживает. Сквозь коридоры книг, меж долгими рядами журналов и старых изданий мы выбираемся из лавки и оказываемся в том месте Крокодильей улицы, где с высокой точки широкий ее тракт виден почти на всем протяжении до самых отдаленных незавершенных строений железнодорожного вокзала. Стоит хмурый день, как оно всегда бывает в этой окрестности, и все вокруг кажется тогда снимком из иллюстрированной газеты – столь серы, столь плоски дома, люди и экипажи. Эта явь тонка, точно бумага, и каждой черточкой обнаруживает свою имитативность. Порою создается впечатление, что лишь на маленьком клочке перед нами все образцово слагается в пуантилистский образ городского бульвара, меж тем как по сторонам импровизированный маскарад расточается и расползается и, неспособный продержаться в роли своей, превращается позади нас в гипс и паклю, в склад рухляди некоего огромного пустого театра. Напряжение позы, напускная значительность маски, ироничный пафос подрагивают на этой пленочке. Но мы далеки от желания демаскировать зримое. Вопреки нам известному мы ощущаем себя втянутыми в дешевое очарование квартала. К тому же в облике города предостаточно и явных признаков самопародии. Вереницы маленьких одноэтажных слободских домишек перемежаются многоэтажными зданиями, которые, будучи возведенными как бы из картона, суть конгломераты вывесок, обманных конторских оконных ниш, стеклянно-серых витрин, домовых номеров и реклам. Мимо строений течет река толпы. Улица широка, точно бульвар большого города, но мостовая, словно на сельских площадях, представляет собой убитую глину; вся она в лужах, выбоинах и поросла травой. Уличное движение в городе – тема здешних сопоставлений, жители с гордостью говорят о нем, причем глаза их при этом заговорщически сверкают. Серая, безликая толпа слишком увлечена своей ролью и полна рвения держаться на городской манер. Во всяком случае, несмотря на ее вовлеченность и заинтересованность, остается впечатление ложного, монотонного, бесцельного блуждания – этакого сонного хоровода марионеток. Вся картина проникнута атмосферой удивительной маловажности. Толпа течет монотонно, и, странное дело, видишь ее все время как бы размыто, фигуры проплывают в спутанном мягком гаме, не обретая полной отчетливости. Порой мы лишь вылавливаем из многоголового этого гама отдельный живой темный взгляд, какой-то глубоко насаженный черный котелок, некие пол-лица, разорванные улыбкой, со ртом, мгновение назад сказавшим что-то, чью-то ногу, шагнувшую и таково уже навсегда замершую.

Отличительная черта квартала – пролетки без возниц, сами собой следующие по улицам. Это не значит, что извозчиков не существует; смешавшиеся с толпой и занятые тысячью дел, они просто позабыли о своих пролетках. В этом квартале внешнего правдоподобия и пустых жестов, как правило, не придают значения конкретной цели поездки, и пассажиры доверяются блуждающим экипажам с легкомыслием, какое свойственно тут всему. Часто на небезопасных поворотах можно видеть, как, далеко высунувшись из сломанного верха и стискивая вожжи, седоки с натугой производят трудный маневр разъезжания.

В квартале есть и трамваи. Амбиции членов магистрата празднуют здесь величайший свой триумф. Но сколь плачевен вид этих средств передвижения, сделанных из папье-маше, с выпирающими и помятыми от многолетнего употребления боками. Передняя стенка, как правило, отсутствует, так что можно лицезреть едущих пассажиров, сидящих прямо и с величайшим достоинством. Трамваи эти подталкиваемы городскими грузчиками. Однако самое удивительное на улице Крокодильей – железнодорожное сообщение.