Я подоспел к самому интересному. Слесарь Аркаша Карпов, рыжий, конопатый, здоровенный, носатый детина, при помощи пинков и доски от хлебного лотка загонял садчика-узбека, обряженного в описанный выше спецкостюм, в ещё раскалённое жерло остывающей печи. Лицо несчастного было замотано мокрым полотенцем, из которого посверкивали раскосые азиатские глаза.
– Карпов, это что ещё такое?
– Трудотерапия, товарищ лейтенант, – спокойно ответил он. – Они, суки, знаете, что делают? Спецом завал устроят и лежат тащатся, пока мы здесь ебёмся. Сколько раз так было! Мы же одного призыва, я их знаю как облупленных. Думают, новый начальник пришёл, так и проканает на этот раз. А ну лезь, педрила, кому сказал!» – снова заорал он и рейкой наподдал садчику по спине.
Садчик полез в печь, от него повалил пар, и вскоре из её нутра полетели формы с обугленным содержимым, разлетаясь по цеху. Второй садчик их собирал и складывал в кучу. Вскоре, после того как костюм его напарника высохнет, ему предстояла такая же развлекушка.
Карпов же подошёл к приводной станции печи и гаечным ключом стал откручивать от станины электродвигатель:
– Всё, пизда движку. Кстати, товарищ лейтенант, их уже штук пятнадцать скопилось, надо опять на перемотку везти. Исправных пара штук осталось, имейте в виду.
Второй слесарь, по виду татарин, начал за соединительную муфту с натугой руками прокручивать редуктор. Конструкция из полок и цепей, частично освобождённая от тяжёлых форм, начала медленно продвигаться.
Ко мне подошёл начальник смены прапорщик Гончарук, худощавый парень среднего роста, лет двадцати пяти, откуда-то из-под Винницы, в довольно чистом белом халате поверх формы:
– Товарищ лейтенант, Вы лучше в процесс не встревайте. Этих чертей, – он кивнул на садчиков, – надо в тонусе держать, а то начнут у нас у всех, включая вас и Марьина, из зарплаты удерживать за перерасход муки. Такое уже бывало, правда, ещё при прежнем директоре.
Карпов разложил на металлическом полу несколько изогнутых полок и небольшой кувалдой начал по очереди их рихтовать, придавая им первоначальную форму.
– Ничего, товарищ лейтенант, – сквозь грохот металла кричал он, – ща движок поменяем, полки повесим, форм добавим и печку на прогрев поставим. Ещё одна выпечка до утра пройдёт как нефиг делать! А ты чего встал, кобыла драная?! – заорал он на второго садчика. – Ведро воды сюда тащи, скоро твоя очередь в парилку лезть. И вот второй комплект, – указал он на кучу стёганых доспехов, – воду принесёшь, надевай быстро, а то Хайдаров там загнётся нахуй!
Да, этот состав моих слесарей был тот ещё контингент. Проще сказать, у кого из них не было судимости. Трое получили сроки на химию. Так в Советском Союзе называлась принудительная работа на вредных предприятиях с ограничением свободы. Что-то вроде современных колоний-поселений. Двое имели реальные, хоть и небольшие сроки на зонах общего режима. У двоих были условные сроки. Статьи были нетяжёлые: бакланка (драка с последствиями), хулиганство, мелкие кражи. Результат бесконтрольного взросления, так сказать. Их родители в промышленных городах Урала должны были вкалывать как черти на заводах, большую часть свободного времени тратя на стояние в очередях за самым необходимым. Аркаша Карпов был в своём роде оригинал: у него было три года малолетки. Он в 15 лет заделал ребёнка 25-летней девке, а потом за что-то избил её до полусмерти. Но парень был смышлёный. Я потом иногда ему говорил, что у него умная голова, которая дураку досталась. Без судимости, кроме студентов, был вроде один татарин Галимханов, да и того мать за руку привела в военкомат, со слезами умоляя забрать его в армию, пока придурка не посадили.
