Пошла – пока – дальше: начала отделывать, по-микель’аджеловски отсекая ненужное, оттачивая, торс. Вот, появилась талия; вот, округлились ребра, а под торсом и бедра. Существо оказалось стоящим на четвереньках. Поднялось. Вернее, уже – поднялся. Все еще в крокодильей коже на берегу уже стоял настоящий красавец витязь скандинавского типа.
Тут-то и дошла очередь до удлиненного безымянного пальца. Локализованная цепная реакция довершила свое антропоморфное дело – палец стал уменьшаться, сравнялся с указательным, оставив первенство за средним, третьим из пяти. Что до оставшейся от бывшего избытка живой материи, то за неимением иных вариантов (ведь, напомним, реакция локализовалась, а значит, вещество ни в какую другую часть тела уже пойти не могло) сначала утолщилась вторая фаланга, потом она все-таки, будто передумав, вытянулась, спустив лишнюю массу вниз, первой фаланге – ведь та все равно и так толще, и потому ей-де все равно, быть на сантиметр-пару толще или уже. Но и первая фаланга отторгла избыток, послав составляющие его (избыток) клетки «на заклание», то есть, в переводе на биохимический – на неорганизацию. Поясним, что слово это – не антоним организации, а название процесса превращения органического в неорганическое. И действительно, через пару секунд в природе в очередной раз был зарегистрирован процесс ракохода (обратного хода) от живого к неживому: на первой фаланге образовался нарост, который сначала потемнел, став коричневым, потом вдруг начал осветляться и наконец засверкал золотым кольцом.
Вновь образовавшаяся молодая, но, уже по всему было видно, вполне половозрелая особь мужеска человечья пола, которая, конечно, сама ничего удивительного не заметила и тем более не обратила внимания на такие чудеса, как органический метаморфоз и золотая неорганизация (она-то в отличие от нас не свидетель, а субъект приключившегося: ведь сознание у новоиспеченного человека начало существовать только с момента поднятия с четверенек, а значит, всего субатомарно-клеточного «волшебного» превращения он не мог осознавать). Отряхнувшись от песка, как ни в чем не бывало особь зевнула, подошла к уронившему на аллигатора свою грушу дереву авокадо и, будто в отместку – но на самом деле, конечно, нет, отломила ветку погибче, ловко вырвала полосу из коры ствола, согнула ветку и привязала к ее концам полосу. Получилось подобие лука. Собственно, самодельный лук. К нему через секунду были добавлены стрелы из веточек потоньше и попрямее. Мужчина поднял кусок аллигаторовой кожи, отторгнутый новым, меньшим по объему телом, и валявшийся у него под ногами на песке, и подвесил себе на бок в подобие кармана-колчана из крокодильей кожи, куда и сложил стрелы. Потом огляделся вокруг, потом впервые за все свое суммарное аллигаторо-человечье существование поднял голову (благо теперь образовавшаяся шея позволяла), улыбнулся солнцу (новые лицевые мышцы добавили к способности по-крокодильи плакать над жертвой способность выражать и другие эмоции) и радостно ни с того ни с сего, приставив ко рту интуитивно желобком свернутую ладонь, заголосил: «Огогогогооооо!».
А потом он поднял лук, вправил в него стрелу и запустил ее ввысь. «Тьюить!» – воскликнула тетива. «Прхххх,» – ответила ей свечой взвившаяся стрела. И, простившись с луком и лучником, стрела пустилась в путь, который в конце концов приведет ее аж в три-девятое царство-государство, где-то на севере.
