– Браво, собратья, экая радостность! Декан Эламир, приятно лицезреть всеместно! И мсье Гаэль, наслышан-наслышан! вы обязаны мне поведать путевую историю! Вам же, бражные комрады, – он шутливо простер руки к просиявшим Левадию с Милоном, – ныне доверствуем мы благородных девиц в целости и здравомыслии, пользуйте с бережением!
Два бражника немедля возвысились, отдали Дарьяну приветственный чин-взмах, возрыгнули звучно и шатливо потянулись к приемной, ще по-братски в обнимочку – аж в пьяную ногу, что даже пол дрожал разночинными досками и чаши на столе приплясывали… ще назидательно бубня про разгонку желчи и необходимость, согласно цирюльникам, содеять скоромное трижды! Следом двинулся и Симеон, резкими пьяными шагами нарушая симфонию, обгоняя другов в погоне за самой сладной целадушкой (ну, цокотушки летние, знаете?). Дарьян же расхохотался-живо-подмигнул, куртуазно распрощался, блеснув под рыжим факелом расшитой манжетой, и отбыл сотоварищи; за широкой столешней, закиданной рваной свинской кожей, да залитой опрокинутой медовухой (Милон удружил!), остались одни мы с Эламиром.
Ах, и вот почитай каждый день сия пьяная белиберда! Но зато-затем бывало самое затейное время, когда можно расспросить Эламира о том-сем, и по маленьким рассказикам пытаться составить понимание Авенты; вот бывает детская картинка на девять квадратиков, и поди составь! А здесь и не сосчитать тех кубиков…
Кстати вот о философиях… вообще, ежели сгоряча перепить до ряби в глазах (да и окорочка в желудке чтой-то хрючились неуютно, ой-ой), то чувствовалось странно! Как давеча у эльфов – будто чуялось во мне два Гаэля, а то и множественней: и в каждом пивном прудке на столе видел я свои alter ego! Как помните по ликейону уроки – когда (а ментор всё учёно гундосил в нос: когадась! то ли также налакался?)… когда солнцевый луч в волшебной призме разломляется на цветастые нити? И вот – разноликие Гаэли! В пивной кляксе грезился мне вояка-рубаха, тоскующий о фехтовальных ристалищах, кудась по Тюровым дням хаживали Эламир и Симеон… но надо было копить вступительный взнос (шесть серебряных муаров иноземцам, а?), хоть именитые штанцы продавай! В опрятной медовушной капле – мерещился Гаэль-голоховед, сущий бессеребреник, мечтавший бы покойно почесть божеские жития в поисках смысла слов и снов, да гдесь в сих краях сыскать славный Елизеров армуар! А в красном винном потеке чудился Гаэль-балбес-повеса – и всё тянулся за пьяными комрадами к добрым шлюхам и даже сейчас оживленно привстал, но плюхнулся взад, смятенно попомнив последний заход: ах, попробовал-таки упругую говорушку, Симеоновскую целаду, ничё-так для простого солдата… но прочие Гаэли-тщеславцы, обитатели ярких брызг, даже не счесть их, ох жестоко зачморили паренька! Особо Гаэль-красавчик выпендривался из центральной лужи: после блистательной Летты! После (ах, как же имя ея?) королевны-эльфины! Этакая безмечтательная ох-ох-ох телесница, только Глахом и созданная, чтобы всем кавалерам и не очень слаще изливаться в нее торжественным семенем! А то еще в очередь с дворцовыми? Хорошенькое торжество!
Но дальше мысли мои пьянственно разбегались, – да-да, надо вскочить немедля из-за энтого загаженного стола и делать живую карьеру! Но какую? По любой из нитей-дорожек можно побежать радостно: одному егозе хотелось царедворцем, другому волшевейным магом, чтобы Елизера утереть, третьему с эльфами
