– А сколько это стоит и сколько ждать? Виктор выпустил облако дыма и, прищурившись, ответил:
– Десятку сразу, это на лоера[1] идет, и десятку – против бумаг. Это – братве. А времени… Ну, недели две. Не больше.
– Хорошо, – согласился я, – я примерно так и слышал. А где гарантия, что эти документы будут настоящими?
– Ноу эни праблэм[2], – ответил Виктор, – зайдешь в любой банк и засветишь там бумаги. Сам увидишь, что все в порядке. Тебе же никто не собирается продавать левую ксиву в подворотне, сам понимаешь.
– Понимаю, – опять согласился я, – если так, то годится. А с кем говорить об этом?
Виктор посмотрел на часы и, прикинув что-то в голове, сказал:
– Та-ак… Сегодня не получится. Давай, подваливай завтра в это же время, а я попробую договориться с Алексом, чтобы он тебя принял.
– Алекс? А кто это такой?
– Ну, Алекса тут все знают. Сам поймешь. А скажи, Васек, можно тебя так называть?
– Можно, я же сам сказал, для своих я – Васек.
– Пёрфект[3]. А ты давно здесь, Васек?
– Я-то, – засмеялся я, – да я тут, можно сказать, зеленый еще, как новый доллар. Всего лишь месяц, как приехал.
– И что, так ни с кем из братвы и не общался еще?
– Да как-то не срослось пока.
– Ну вот и пообщаешься. Алекс – человек уважаемый, – значительно понизив голос, сообщил Виктор, – здесь все вопросы так или иначе через него решаются.
Я понимающе кивнул.
– А ты откуда сам-то? – спросил Виктор.
– А я из Питера, – ответил я и тут же пожалел. Но, как говорится, слово – не воробей. Теперь нужно быть осторожным. Где-то я читал, что, прежде чем ответить, полезно дать паузу в несколько секунд. И сам обдумаешь, что сказать, и спрашивающий лучше усвоит. Надо бы не забывать об этом.
– А я из Гомеля, – сказал Виктор, – кантуюсь тут уже третий год. Хочется съездить домой, стариков навестить, да нельзя.
И он вздохнул.
– Что, ребята из казенного дома встретят?
– Да, блин, есть такое дело. Ладно, посмотрим, как масть ляжет. А ты сам-то как – чистый?
И Виктор пристально посмотрел на меня из-под могучих надбровий.
– Я-то? Чистый, как портянки ангела, – улыбнулся я, а сам подумал, что русского грязней меня сейчас во всем Нью-Йорке не найдется. А может, и во всей Америке.
Я прикинул, кто может вспоминать меня добрым словом и желать заключить в жаркие объятия, и мне стало немного неуютно. Это и Стилет с братвой, и арабские джигиты, у которых я из-под носа камушки увел, да и ребята из ФСБ не прочь обнять меня чистыми руками и прижать к горячему сердцу.
– Чистый, говоришь, – и Виктор криво усмехнулся.
– Чистый, чистый, сам увидишь.
– Ну ладно, подваливай к восьми. А там видно будет.
Виктор подвел черту в разговоре и бросился открывать дверь перед шикарной дамой в сверкающем платье и с меховым боа на шее. Даму сопровождал кавалер, чье жирное брюхо и морда классического советского жулика не оставляли сомнений в том, что бывший директор комиссионки или овощебазы и его жена приехали покушать, а заодно и себя показать.
А то, что покушать они оба любили и умели, было очевидно.
Когда прибывшая парочка стала подниматься по лестнице на второй этаж, мы с Виктором уставились на обтянутую парчой задницу шикарной дамы и замерли. Задница была очень внушительная, и ее сверкающие половинки, килограммов по пятнадцать каждая, игриво переваливались из стороны в сторону. Почувствовав наши взгляды, обладательница такого богатства, держась за локоть своего хозяина, оглянулась на площадке и подмигнула нам, показав зубы за двенадцать тысяч долларов.
