– Великолепно!
Али скромно потупился, а на губах его играла хитрая азиатская усмешка. И тут мне пришла в голову интересная мысль.
Вот я уже целый месяц каждый божий день прихожу к нему пить кофе, мы балакаем о жизни, об Америке, о Турции и даже о России. Когда однажды зашел разговор о России, Али неожиданно перешел на довольно неплохой русский. Это произвело на меня определенное впечатление, и я поинтересовался, откуда он знает мой язык. Али ответил, что несколько лет проработал на стройке в Питере. Ну, тут, понятное дело, нам с ним стало гораздо легче понимать друг друга. Не в смысле языка, а в смысле общих жизненных понятий.
Так вот, этот самый Али производил на меня впечатление человека, который, как и многие другие люди, живет не по прописанным на бумаге законам, а по своим собственным. Как и я, между прочим. И братва эта его турецкая шастает тут по каким-то явно темным делам, да и во взгляде у Али нет-нет да и мелькнет что-то такое, по чему можно быть уверенным в человеке…
В общем, я решился.
– Слушай, Али, – сказал я, отпив уже остывшего до нужной температуры кофе и глотнув холодной водички, – у меня есть к тебе разговор.
Али присел на стул напротив меня, и на его лице появилось выражение, говорящее о том, что он готов разбиться в лепешку, лишь бы угодить дорогому гостю.
Ладно, думаю, посмотрим, какое у тебя сейчас будет выражение, и продолжаю:
– Только, понимаешь, Али, это очень серьезный разговор. Настоящий разговор между двумя мужчинами. И об этом разговоре не должен знать никто, кроме нас с тобой.
Али чуть прищурил левый глаз, прицелившись в меня правым, и его радушная улыбка стала чуть более холодной. Но он сказал:
– Продолжай, Вася, я внимательно тебя слушаю. Я смотрел на него и видел, что действительно он здесь не только кофеек варит. Под маской радушного хозяина показалось лицо делового, серьезного и, возможно, рискового человека. Настоящего мужика. Вот и хорошо.
Я отпил еще кофе и продолжил:
– Понимаешь, Али, попав в чужую страну, я иногда чувствую себя не совсем уверенно, и хотелось бы, чтобы этого не было. Сам знаешь, по улицам бегают страшные американские гангстеры с автоматами Томпсона и палят из лимузинов во все стороны. А я бедный маленький эмигрант, и мне иногда бывает страшно. Поэтому я бы хотел…
Али засмеялся, по достоинству оценив мой юмор, и откинулся на спинку стула.
– Поэтому ты хотел бы, – продолжил он за меня на русском, – купить маленькую железную штучку, которая плюется маленькими свинцовыми косточками.
Я опять развел руками, преклоняясь перед его проницательностью, и сказал:
– Изможденные верблюды моего слабого разума преклоняют колени перед благоухающим оазисом твоей мудрости, Али!
Али снова сладко зажмурился и заулыбался.
– И еще, – добавил я, – я хотел бы, чтобы эта маленькая железная штучка выплевывала свинцовые косточки тихо. Без всякого шума.
Али понимающе кивнул и уже без улыбки спросил:
– Ты понимаешь, Вася, что здесь не Россия, и если тебя задержат с пистолетом, то тебе не удастся откупиться от американского копа, как от продажного русского мента?
– Да, Али, я понимаю это. Но я понимаю еще и то, что может случиться ситуация, при которой я вообще больше никогда ни от кого не смогу откупиться. Это гораздо хуже.
– А ты понимаешь, Вася, что если тебя все-таки арестуют, то ты должен забыть, у кого ты взял пистолет? И не огорчать старого доброго Али?
