Ашия прикрыла рукой Каджи:
– Я не могу взять сына в крыло Асома. Мича и Джарвах…
Глаза Дамаджах сверкнули, аура разгорелась, и скоро на нее стало больно смотреть. Боясь ослепнуть, Ашия выставила ладонь.
– У них. Моя. Мать. – Каждое слово Дамаджах уподобилось удару хлыстом. – Я достаточно долго терпела твое непокорство, шарум’тинг ка. Ты не пошлешь сестренок одних навстречу опасности. Ты сделаешь по-моему. С Каджи ничего не случится, он останется с бабушкой в Каземате.
Ашия пала на колени и уперлась ладонями в пол. Склонившись, она коснулась между ними пола лбом:
– Да, дамаджах.
– Асом дал основания полагать, что они в королевских покоях, – сказала дамаджах. – Он, несомненно, желает поближе познакомиться с дедом и бабкой. Начни поиски оттуда и размести в его палатах хора-камни, чтобы мне было все слышно.
– Слушаюсь, Дамаджах, – кивнула Ашия.
– Когда найдешь, доложи мне, и я выведу их сама.
Услышав это, Ашия в ужасе вскинула глаза. И снова зажмурилась – аура Инэверы продолжала пылать.
– Дамаджах! Тебе нельзя так подставляться!
– Такова инэвера, – ответила дамаджах.
Ашия пробралась потайными ходами в подземный дворец Дамаджах, только недавно врезанный в нутро холма, на котором стоял дворец герцога землепашцев.
Гладкие скальные стены светились меточным светом; символы, бежавшие по ним, защищали и от демонов, и от смертных. Здесь Дамаджах отправляла самые секретные магические ритуалы и хранила самые ценные сокровища.
– Черное сердце Най! – разнеслось по проходу. – Да есть ли тут кто-нибудь хотя бы с горсткой мозгов? Я же сказала – яблочный сок!
«Не в том настроении?» – спросила пальцами Ашия у евнуха, охранявшего вход.
«Она всегда в одном и том же», – показал пальцами страж.
Ашия вздохнула и обрела центр, перед тем как распахнуть дверь. Покои Кадживах были просторны и роскошны, слуги выполняли любой ее каприз. Сейчас они стояли на коленях со страхом в аурах.
– Святая мать, – сказал один, – в зеленых землях не сезон для фруктов. Их не сыскать во всем Даре Эверама.
Кадживах набрала в грудь воздуха для громового ответа – несомненно, ужасного, но заметила на пороге Ашию, и ярость улетучилась на выдохе. Она простерла руки и бросилась к ней:
– Дай мне его!
Ашия стиснула зубы под покрывалом, но отстегнула крепления и, держа спящего Каджи на сгибе локтя, выставила руку, чтобы Кадживах взяла младенца.
Приняв ребенка, та разительно изменилась, и Ашия поняла: что бы ни случилось, Кадживах никогда не обидит внука, напротив – встанет между ним и всеми демонами бездны.
– Побудешь с ним ночь? – спросила она.
Ашия впервые расставалась с сыном после Ночи Хора, когда они прошли краем пропасти.
– Конечно-конечно. – Кадживах не сводила с младенца глаз.
– Благодарю тебя, Тикка.
В ответ Кадживах подняла взгляд:
– Не называй меня так. Никогда.
Ашия сглотнула комок. Когда-то она была любимой внучкой. Кадживах сама настояла, чтобы Ашию и ее сестер по копью отправили во дворец дама’тинг – первый шаг на пути превращения в шарум’тинг. Теперь они ничего для нее не значили.
Она потупилась и поклонилась:
– Как пожелаешь, святая мать.
Она резко развернулась и быстро пошла прочь от Каджи, пока не потеряла решимость и не метнулась обратно.
Пробраться в крыло Асома было трудно и ночью. Новый шар’дама ка отыскал и запечатал потайные ходы, которыми шарум’тинг незримо скользили по дворцу. Коридоры патрулировали стражи и вооруженные дама с помеченными глазами, что позволяло им видеть в свете Эверама. Гобелены, ковры и плитку пометили от алагай, но Ашия замечала и другие метки, сильно похожие на те, которыми пользовались дама’тинг. Символы, включавшие сигнал тревоги, когда их пересекал человек, и отрезавшие эту часть дворца от любопытных глаз. От хора-камней, которые Дамаджах надеялась использовать для подслушивания, толку будет немного – их магия заблокируется.
