Королева Испании София. Историко-литературные капричос - страница 3

Напрягаю память. Прошло более четырнадцати лет, но туман времени не мешает мне вспомнить всё совершенно отчетливо. Небольшое помещение Генеральной ассамблеи Герники в то утро было забито до отказа. Яблоку негде упасть, все скамьи парламентариев и балконы заполнены. Сижу на балкончике, сдавленная со всех сторон, но зато сверху вижу всю сцену и президиум – там расположилась королевская чета и представители баскских властей.

Король направляется к трибуне. Едва он начинает своё выступление: «Я всегда страстно желал, чтобы мой первый визит как главы государства на землю басков…”, как несколько бородатых оборванцев вскакивают с передних рядов и, подняв кулаки, застыв в неподвижной позе как одержимые, начинают петь песню «Eusko gudariak», старый гимн баскских борцов. Король молчит. Напряжение возрастает. Страх охватывают всех присутствующих. В это время две или три сотни политиков, представляющих все «политические направления», начинают бурно аплодировать. Овация длится, длится и длится… Считаю минуты, глядя на свои часы: семь, девять, десять. Двенадцать минут продолжаются аплодисменты!

Когда с гильотины покатилась голова Робеспьера, Франция торжествовала и аплодировала, аплодировала пять минут. Да, в те далёкие дни пятиминутная овация положила конец народному безумству. А эта овация здесь, в Гернике, могла бы быть занесена в Книгу рекордов Гиннеса. Сцена фантастическая: одни аплодируют и приветствуют короля, другие продолжают петь свой гимн, выпячивая грудь и уже хрипя от крика. Это была битва голосов и звуков, парламентаризм рук и горла.

Лицо короля остаётся спокойным. Спокойна и королева. С её лица не сходит улыбка. Дон Хуан Карлос, стоя прямо и крепко, как мачта, показывает, что он человек с характером. Он подавляет в себе гнев, ни один мускул на его лице не дрогнет. Вдруг в нём просыпается его чисто бурбонское чувство юмора: король поворачивает голову к уже охрипшим крикунам и, приложив руку к уху, говорит им: «Эй, вы там, пойте погромче, а то вас совсем не слышно из-за этой овации». Наступает самый драматичный момент. Этого почти никто не замечает, но я сверху успеваю увидеть: адъютант короля, встревоженный нарастающим напряжением, подносит руку к чёрной кожаной кобуре своего пистолета. Кто-то рядом с ним, гражданское лицо, хватает его за руку и не позволяет ему вытащить пистолет. Мне кажется, что я расслышала повелительное: «Не сходите с ума!». Если бы офицер вынул из кобуры пистолет и если бы хоть кто-нибудь это заметил, случилось бы непоправимое!

Королева по-прежнему улыбается, её лицо сохраняет спокойствие. Не знаю, быть может, потому что она гречанка, эта неподвижность, это самообладание, заставляет меня вспомнить кариатиды. Прямой торс. Она напоминает статую, кажется, что она даже не дышит. Руки крепко сплетены. Она всё время остаётся невозмутимой и бесстрастной. Быть может, королева вообще лишена эмоций, быть может, она сделана из камня. Бросаю взгляд на её руки. Это не мягкие, слабые, безжизненные руки, как бы живущие отдельно от своей хозяйки. Нет. Это сильные, большие, крепкие руки. Они полны жизни. В них идёт какая-то работа. Кажется, будто именно они помогают королеве сохранить присутствие духа.

Верно, так и есть: когда по приказу премьер-министра автономного правительства Гарайкоэчеа в помещение входят полицейские и выволакивают лихих запевал, именно в этот момент королева расцепляет свои руки. Глубоко вздыхает. Расслабляется. И тогда я вижу, что она вовсе не из камня. Почему я это знаю? Да потому что на ладонях её рук я вижу глубокие следы от ногтей. Отсюда, сверху, я даже могу их сосчитать: пять маленьких глубоких следов на каждой ладони. Десять углублений, которые через какое-то время исчезнут, но сейчас они там, это убедительное доказательство её самообладания. И я это запоминаю.