Королева красоты Иерусалима - страница 46

Он слышал издалека отцовский голос: «Габриэль! Габриэль!» – но продолжал бежать за Рухл как сумасшедший, пока она не остановилась и не упала в его объятия. Как слепой, он обхватил ее и прижал к сердцу. В жизни он не испытывал такого чувства, такой глубокой, такой сильной любви. Их тела словно каким-то колдовством притягивались друг к другу. Рухл обхватила его затылок тонкими руками, поднявшись на цыпочки, он обнял ее за талию и прижался всем телом, но, ощутив сквозь грубое платье ее маленькую грудь, отодвинулся, а она посмотрела ему в глаза и сказала:

– Их хоб дих либ[42].

С этой минуты вселенная для них прекратила существовать. Они целовались, вцепившись друг в дружку с такой силой, точно от этого зависела их жизнь, ее маленькое тело вжалось в его большое, его руки обвивали ее, а губы шептали слова, которых он еще никогда не произносил. Она жадно впивала каждое слово, и даже если не все понимала, то его дыхание, прикосновение его губ к своим щекам, сердце, отчаянно бьющееся рядом с ее сердцем, она не могла не понимать.

Габриэль начисто позабыл об отце, которого оставил на улице, и уж вовсе не думал о цене, которую за это заплатит: не было цены тому, что он испытывал к этой девушке. А она взяла его руку и просунула ее себе под платье. Дотронувшись до ее обнаженной кожи, он задрожал и поспешно убрал руку.

– Нет, Рухл, нет! Нельзя!

Она не отвечала, только продолжала вести его руку по своему животу вниз. Он задержал руку:

– Нет, Рухл! – он отчаянно боролся с собой. – Нет!

Но руки его, словно сами по себе, двигались, дотрагивались до ее живота, до ее маленьких мягких грудей, до ее твердых сосков. Он чувствовал, что ему не хватает воздуха, что душа его вот-вот покинет тело, – и тогда, прежде чем он сам понял, что сказал, с его губ слетело:

– Подождем, пока поженимся. Подождем.

Рухл была очень тихой – и очень мужественной. Если ее отцу или старшему брату станет известно, что мужчина дотрагивался до ее тела, они убьют ее своими руками и выбросят труп на улицу. И никто в Меа-Шеарим их за это не осудит.

Она была готова остаться с Габриэлем на грязной мостовой рынка Махане-Иегуда, только бы не возвращаться домой. Она знала, что ждет ее дома, она уже ощущала тяжесть отцовской руки и удары братова ремня, которые оставляли кровоточащие раны на коже. Она знала, что он привяжет ее к кровати и лишит хлеба и воды на много дней, пока у нее в жилах не иссякнет кровь. Но она была готова тысячу раз умереть ради считаных минут в объятиях Габриэля.

Скандал, разразившийся в следующие недели, взорвал Иерусалим. Из ряда вон выходящая история любви Рухл Вайнштейн, ашкеназки из Меа-Шеарим, и Габриэля Эрмоза, сефарда из Охель-Моше, была на устах у всех. Мало того что Габриэль влюбился в ашкеназку, да еще из Меа-Шеарим, – их видели среди бела дня держащимися за руки на ступеньках школы «Альянс». Горе глазам, которые это видели!

Рафаэль был в бешенстве, Меркада лежала без чувств. Не помогли крики и слезы, не помогли заклинания, обряды очищения и изгнания бесов. Габриэль был непоколебим в своей любви к Рухл.

Он заявил родителям, что, если они не дадут ему своего благословения, он пойдет против их воли и все равно женится на ней.

– Не будет этого! – рычал Рафаэль. – Мой сын не женится на ашкеназке!

– Боже милосердный, в чем я согрешила? – рыдала Меркада.

Она вспоминала тот горький час, когда впервые увидела Рухл и поняла, что это Лилит, дочь сатаны.