Утро выдалось хмурым и промозглым, словно сама погода оплакивала мой нелегкий выбор. Серые клочья тумана стелились по узким улочкам, оседая на черепичных крышах и покосившихся ставнях. В воздухе висела мелкая морось, превращая пыль под ногами в грязное месиво.
Кутаясь в тонкий плащ, я упрямо шагала вперед, к Академии Хаоса. В ушах еще звенели недавние разговоры и прощания. Вот я вхожу в лавку госпожи Лауры, сжимая в руках корзинку с пожитками. Хозяйка смотрит на меня с грустной улыбкой, качает головой: "Значит, решилась, птичка? Что ж, лети… Да хранит тебя пресветлая Дева!"
А потом было тяжелое прощание с теткой Агатой.
– Вот и настал час расставания, милая, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Сердцем чую – твой это путь. Только будь осторожна. Не лезь на рожон, не высовывайся. И главное – никому не позволяй снять твой оберег.
Ее пальцы коснулись медальона, что я носила на груди – простая стекляшка в железной оправе, единственная память о родителях. Тетка всегда твердила, что камень маскирует то, что я акайра – пустышка без магических способностей.
– Обещаю, тетушка, – прошептала я, сжимая ладонью медальон.
Агата смахнула непрошенную слезу и порывисто прижала меня к груди. Постояв так несколько мгновений, я отстранилась, в последний раз окинула взглядом убогую комнатушку и, подхватив корзинку с пожитками, вышла за порог.
Погруженная в невеселые думы, я не заметила, как ноги сами вывели меня на главную улицу Верхнего Риввера. Шум и суета большого города, казалось, должны были оглушить, заставить сжаться в комок, но я вдруг почувствовала странную легкость. В богатом квартале все выглядело иначе – мощеные булыжником мостовые блестели после дождя, ухоженные фасады домов сияли свежей краской, а яркие вывески лавок и кафе так и манили заглянуть внутрь.
По тротуарам степенно прогуливались разряженные дамы под руку с кавалерами, то и дело слышался смех и обрывки непринужденных разговоров. Сновали разносчики, бойко орудуя подносами и корзинками, зазывая прохожих отведать свежей выпечки или ароматных яблок. Экипажи проезжали мимо, поблескивая лаковыми боками и сбруей породистых лошадей. Все вокруг дышало жизнью и казалось невероятно притягательным.
Но в этом мире сытости и довольства я чувствовала себя лишней, чужой. Грязное платье и стоптанные башмаки, растрепанные рыжие пряди, торчащие из-под капюшона – все выдавало во мне оборванку из трущоб, недостойную ступать по опрятным улицам богачей. Прохожие брезгливо сторонились, отводя глаза. Приказчики в лавках подозрительно щурились, словно ждали, что вот-вот стащу что-нибудь. Еще бы, здесь не привыкли к голытьбе, разве что попрошайки иногда забредали с окраин. Но стражники-иссары быстро гнали их взашей, не позволяя докучать почтенной публике.
Я старалась идти быстро, не глазея по сторонам, и все же не могла сдержать восхищения. Вот величественное здание Ратуши с витыми колоннами и гербом столицы над входом. На массивном золотом щите красовался гордый феникс. Он расправлял пылающие крылья, окруженный ореолом пламени. Казалось, от жара его перьев воздух дрожал и искрился, а само золото щита плавилось и текло.
