Лишь когда они приехали в Кохру, Гита снова повернулась к Карему, чтобы договориться, где и через сколько часов они встретятся, чтобы отправиться обратно. Но у Карема были другие планы.
– Идем со мной, – позвал он.
– Что? Нет. У меня тут свои дела.
– Это ненадолго. Заглянем кое к кому, а потом пойдем по твоим делам.
– Если я пойду одна, управлюсь быстрее.
– А куда тебе торопиться? Водитель грузовика вернется за нами не раньше половины шестого.
Когда Гита снова открыла рот, чтобы возразить, Карем вздохнул:
– Гитабен, если хочешь идти за своими покупками одна – иди, пожалуйста, только позволь мне сначала кое-что тебе показать. После можешь делать что хочешь. – Он ущипнул себя за кожу на кадыке: – Слово даю.
Гита тоже вздохнула, сдавшись:
– Ладно. Пошли тогда, покончим с этим поскорее.
Они направились в жилой квартал, а не к ближнему базару, как ожидала Гита, и это ее слегка насторожило. В итоге Карем привел ее к большому двухэтажному особняку с террасой, обнесенной замысловатыми резными перилами. Возле низкой калитки, за которой начиналась обсаженная цветами дорожка к ярко-синей двойной двери дома, на улице играли дети. Гита услышала собачий лай, но самих собак нигде не было видно.
Когда они вошли за калитку, из дома показался мужчина лет сорока пяти и устремился к Карему с распростертыми объятиями. На террасе, обрамленной высоким пышным кустарником, стояли качели с проржавевшими креплениями, но хорошо отполированными железными цепями.
– Карембхай!
Мужчины обнялись, Гита остановилась поодаль. Поверх плеча Карема она видела бледную лысую макушку хозяина дома. Они с Каремом были примерно одного роста, но у незнакомца огромное пузо так натягивало коричневую тенниску, что ткань грозила лопнуть.
– Гитабен, – обернулся Карем, – познакомься с Бада-Бхаем[44].
Бада-Бхай сложил ладони в приветственном жесте, и Гита ответила тем же.
– Твоя старшая сестра? – осведомился он у Карема.
– Нет, подруга, – сказал Карем, а Гита тем временем мысленно пересчитала все свои морщинки и седые волоски. – Она в Кохре по своим делам.
– У нее тоже есть рецепт первоклассной тхарры? – весело поинтересовался Бада-Бхай, провожая гостей в дом.
Когда Гита снимала сандалии у порога, она заметила на гвозде рядом с дверным проемом лимон со связкой зеленого перца. Рамеш в свое время повесил такую же композицию у них над кроватью для защиты от бури назар – «дурного глаза», – хотя сглазил их брак именно он.
– Если ее тхарра так же хороша, как твоя, Карембхай, мне, возможно, придется сменить поставщика, – пошутил Бада-Бхай.
– Ну уж нет, – рассмеялся Карем, следуя за ним в гостиную, где стояли три дивана и телевизор.
Женщина в длиннополой одежде и домашних тапочках подала им на подносе стаканы с водой. Гита, выпив воду и поставив пустой стакан обратно на поднос, заметила у нее на руках племенные татуировки рабари[45] и постаралась перехватить взгляд женщины, чтобы завязать разговор. Ей хотелось сказать, что пастухи-рабари каждую зиму встают на постой в их деревне, и спросить, откуда она – из Раджастана или из Кача[46]? Но незнакомка неотрывно смотрела в пол, и Гите вдруг сделалось не по себе – она почувствовала, что здесь что-то не так. Да и в любом случае трудно было себе представить, чтобы человек из кочевого племени, тем более женщина, нанялся прислугой в городской дом.
Карем тоже взял стакан воды.
– Гитабен украшения делает, – пояснил он хозяину.
