– У тебя там… тесто, – смущенно оправдался он и в подтверждение своих слов показал мне палец с тестом.
Но затем он не отступил. Остался стоять слишком близко ко мне. А потом потянулся ко мне и поцеловал меня в губы. Это был долгий взрослый поцелуй. Сначала мое сердце сильно-сильно сжалось, затем – сильно-сильно забилось, так, будто собралось вырваться из груди и улететь, как птица… Мне казалось, я стала такой легкой, что оторвалась от пола. Когда нам перестало хватать воздуха, мы наконец отпрянули друг от друга.
Я вопросительно смотрела на Женю, ожидая, что он сейчас объяснит, что это значит.
– Я… Просто… – смутился он. – Не хочу, чтобы кто-то другой забрал у тебя первый поцелуй. Поэтому решил забрать сам.
– А что насчет второго? – хитро спросила я, пытаясь скрыть волнение. – Второй кому-то другому забирать можно?
Женька задумался и нахмурился.
– Нет, второй тоже нельзя.
И он поцеловал меня второй раз. На этот раз мы отпрянули друг от друга, потому что оба почувствовали запах гари. Все сгорело. Женька, чертыхаясь, выключил вафельницу, стал соскребать подгоревшие вафли. Убедившись, что нам не удалось их спасти, мы посмотрели друг на друга и прыснули со смеху. Мы совершенно не расстроились и пообедали остатками вчерашнего ужина, найденного у Женьки в холодильнике. С тех пор, гуляя, мы стали держаться за руки, а еще целовались.
– Никому не позволю забрать твой восемьдесят третий поцелуй, – сказал Женька, когда мы в очередной раз поцеловались. Он считал наши поцелуи и говорил так каждый раз, меняя число.
Мы были счастливыми и влюбленными тринадцатилетними подростками. Но вскоре все изменилось…
Когда мы были в седьмом классе, в школу пришел работать Женин отец, Игорь Валерьевич. Он преподавал историю, и с первого же дня его возненавидела добрая сотня учеников. Отец Жени был из тех учителей, чье лицо в классном альбоме прожигают сигаретой сразу после вручения.
Первый урок у нас он начал без приветствия – зато сразу принялся по очереди выгонять нас к доске. Он спрашивал старый материал и издевался абсолютно над всеми. От него досталось не только тем, кто не мог связать двух слов, но даже зубрилам, цитировавшим учебник и отвечавшим на все вопросы. Он заявлял, что ему не нужны пустые пересказы, а нужно, чтобы мы научились думать и анализировать факты.
– Я крайне разочарован уровнем вашей подготовки, – протянул он в конце урока. – Ни один ответ не вытягивает даже на твердую тройку. Сплошной мусор. А ведь Ирина Андреевна – прекрасный педагог, не верю, что она не вложила в ваши головы хотя бы малую толику ценного. Ну ничего. Я вами займусь. С этого дня история будет для каждого из вас самым важным предметом в жизни. – И он поставил нам всем двойки.
Слово он сдержал. Если в других классах ученики обычно ненавидят физику и химию, то у нас все шли на историю как на казнь. История действительно стала для нас особенным предметом – предметом всеобщей ненависти. Мы ненавидели дни, в которые проходит история, а она была аж дважды в неделю. Ненавидели Игоря Валерьевича. Ненавидели учебники и тетради. Мы ненавидели колонии в Северной Америке и Великую французскую революцию, нена видели Наполеона, Тюдоров и Стюартов, Пруссию, Викторианскую эпоху, Кутузова, Союз спасения, Табель о рангах, Пестеля и Муравьева. Но самое страшное – класс возненавидел и Женьку. Ополчились на него не сразу, способствовало этому несколько событий.
