Она произнесла оскорбления так же громко, как и всё остальное, и шум в комнате умолк.
Южане до сих пор воспринимали буквально, что Богиня слов Эдда слышит всё, когда-либо сказанное – они верили, что хула и клевета, не встретившие возражений, становятся правдой, и что грубые слова всегда следует оспаривать действием. Неспособность противостоять умаляла тебя и придавала чужим словам вес.
Кунла воззрилась на Каро:
– Убери это мерзкое существо с глаз долой. Его здесь вообще не должно быть.
Лицо вождя порозовело. Он едва заметно кивнул, и двое мужчин за столом поднялись.
Ведьма – это плохо, подумал Рока, но шлюха – еще хуже. Его не особо заботило, что думают о нем боги или люди – они и так уже думали самое худшее, – но доброе имя его матери было важно. И станет еще важнее, когда он уйдет.
Книга. Вспомни книгу.
Он взял покрытый хрящами нож с тарелки Кунлы, и на мгновение время застыло. Некоторые из мужчин дернулись и пошевелились, но слишком медленные, слишком далекие – и в любом случае слишком удивленные. Рока скользнул позади жрицы, дернул назад ее голову за пригоршню тонких волос и приставил клинок ей к горлу. Он вообразил самую суровую улыбку матери.
– Бэйла, дочь Эгрит, не ведьма и не шлюха. Скажи это.
Глаза Кунлы едва не выскочили из орбит. Двое мужчин, вставших, дабы выпроводить мальчика, подались вперед, намереваясь его схватить, но Каро поднял руку, и они замерли. Больше никто в комнате не двигался, и лишь потрескивающие поленья в двух прекрасных очагах и звуки дыхания из отвисших ртов нарушали тишину.
– Уберите его от меня. Уберите сейчас же!
По-прежнему никто не двигался. Не по годам рослому Роке пришлось сгорбиться, чтобы приблизить лицо вплотную к ней. Он прошипел слова так, как сделал бы, по его представлению, демон:
– Они не могут, Жрица. Не раньше, чем твоя кровь пропитает это кресло и этот пол.
Ее дыхание воняло тухлятиной. Оно покидало ее легкие рваными вздохами, которые, подумал Рока, были признаком скорее ярости, чем страха.
Прозвучал тихий, спокойный голос вождя:
– Не надо так, малец.
Рока знал: в неподвижности мужчины таилась своего рода жестокость. Если я отступлю или ослаблю хватку, меня искромсают в клочья. Не было другого пути, кроме как вперед.
– Нет, надо. – Он говорил с уверенностью, которой не чувствовал. – Ты скажешь эти слова, Кунла. – Его разум выкрикнул приказы сквозь хаос, и он тотчас увидел путь. – А Каро даст священную клятву погасить долг Бэйлы, и сейчас же пойдет к ней домой, и позаботится о ней, потому что она больна. А не то я убью тебя.
Рока много читал о боге законов и о священных клятвах мужчин. Ни один вождь не мог поклясться в чем-либо прилюдно, а позже отказаться, иначе недолго ему оставаться вождем. Рока повернул голову так, чтобы видеть Каро. Увидь мои кривые, колдовские глаза и подумай, что я чокнутый, велел он, увидь, что за нее я с радостью умру здесь омытым кровью, потому что я это сделаю.
Каро таращился, хотя, что именно он видел, Рока знать не мог. Казалось, взгляд мужчины задержался на обесцвеченных участках его кожи, на шишках, морщинах и прочих изъянах его лица. Колдовской сын, дитя хаоса. Позор его рождения – в кои-то веки дар. Наконец Каро встретился с Рокой взглядом, и тело мужчины расслабилось.
– Делай, как он говорит, Кунла.
Она тянула время. А когда наконец заговорила, то выплюнула слова ему на щеку:
– Твоя мать не
