Она трудилась долгие часы, на шее мелким бисером выступил пот. Было бы проще подвесить тушу, а не ворочать ее руками, но такой роскоши у Далы не было. При мысли о том, как свежие картофелины и морковки смешаются с мясом, у нее потекли слюнки прямо за работой, а сердце воспарило при образе семейного пира с ее мальчиками.
– Кажись, безопасно, – сказал Миша, наконец опять возникнув на пороге и с виду еле держась на ногах.
– Сядь, сядь, – она подтолкнула бедром его кресло, стараясь не заляпать все кровью.
Он плюхнулся, и его веки опустились.
– Это был изгой, у него мы и взяли добычу. Обезображенный, как утверждает Шона. Я не увидел почти ничего, кроме его глаз, каких-то странных. Мы нашли его костер.
Вы его убили?
Она не спросила и при слове «обезображенный» покраснела, но знала, что Мише и не придет на ум ее уродство.
– Интересно, что он здесь делает. – Она не отводила глаз и лица от своей работы, затем подбросила в очаг пару поленьев из внутренней кучи дров.
– Шона стукнул его по башке. Сказал, что бил точно и сильно, и я слышал звук удара. Нас поразило, что парень даже не упал.
Дала молча отделила от кости и срезала слой жира. На самом деле ей не хотелось знать подробности. Если она примется размышлять о горемыках мира сего слишком долго, то проревет всю ночь и станет бесполезной… но богиня однажды спасла ее. Даровала ей новую жизнь здесь, вместе с мальчиками, которых ей однажды удастся превратить в хороших мужчин, и где всегда есть место надежде.
Она оторвалась от работы и встретилась взглядом с Мишей.
– Давай помолимся, чтобы он выжил и нашел свой путь в другом месте.
Миша уставился на нее, но смягчился, согласно кивнув.
К тому времени, как все они сели за стол, Дала не удивилась бы, увидев свет солнца в окне.
– Готово? – Младший сжимал свою ложку в грязной руке, его красные глаза были прикованы к котелку с тушеным мясом над огнем.
– Почти. – Дала улыбнулась.
Обычно с наступлением ночи они сворачивались клубком у очага, но мальчики были слишком возбуждены и голодны, чтобы спать.
Они колотили по своим стульям и пихали друг друга в плечи. Даже Миша ухмылялся или корчил рожи в тусклом свете, а старшие близнецы понарошку боролись и под возгласы ободрения младших зрителей излагали свое приключение, размахивая руками и хвастаясь, как взрослые мужи в общем зале.
– Лучше поспеши, Дала, а не то Шона огреет тебя своей палкой.
Миша подмигнул, и все мальчики засмеялись; некоторые похлопали брата по спине или плечам, с гордостью в голосах и блеском в глазах.
Прости их, Богиня, подумала Дала. Им больше нечем гордиться, но они люди незлые. Однажды они будут чувствовать гордость за своих прекрасных детей и здоровые урожаи и оставят все мысли о жестокости позади. Она помешала и потыкала твердые картофелины в подсоленном вареве.
– Весьма неплохо, – сказала она, больше самой себе, и водрузила тяжелую миску на кожаный коврик в центре стола.
– Сперва мы возблагодарим. – Она смотрела неодобрительно на любого мальчика, посмевшего выказать протест. Миша опустил голову и выпрямился, и остальные повторили за ним. Дала закрыла глаза. – Благодарим тебя, Матерь, за нашу семью. Благодарим тебя за эту теплую погоду, наш дом и огород, за странника в ночи и за его еду, которую мы собираемся съесть. Мы просим тебя его уберечь. – В какой-то другой день она могла бы продолжить, но сейчас знала: лучше всего говорить кратко. – Хвала имени ее.
