Общим нашим детскими интересом были Пионеры, члены советской школьной организации. В фойе школы, где учился Лака, сохранились ветхие, выцветшие цветные фотографии где ребята в праздничной форме, с торжественными красными галстуками счастливо искренне улыбались нам, своему, будущему и видимо были уверены, что мы ими гордимся. Красный галстук был для нас с Лукой символом гордости, геройства и счастья. Мы тогда ещё не знали, что и красный галстук, и жёлтая, вредная для здоровья мастика, которой натирали полы в школе, и маркер с ядовитым растворителем и блеклая классная доска всё это давала нам государство. То самое государство, граждане которой приветствовали геноцид детей на своей земле.
Кстати рабом Лука был плохим. Он, не предугадывал мои желания, а ожидал устную просьбу. Он эмоционально был глух к чужим людям и мог ощущать только свои желания, это самая запущенная степень эгоизма. И он только в 9-м классе, в мае, на последнем уроке Родной Литературы смог увидеть своё уродство. Уродство – вызванное эгоизмом.
Было дано домашние задание выучить и рассказать перед классом свое любимое стихотворение. Лака вызвался отвечать первым: с плутоватой улыбкой, ухмыляясь он продекламировал стихотворение Маршака. Наверное, это были похожие на эти строки:
Я видел облако в штанах,
Жирафу в брюках на сносях,
Крестом сошедшиеся крыши,
Котов, которых ловят мыши.
Я видел точку, ка и су,
Что пироги пекли в лесу,
Как медвежонок прутик мерил
И как дурак всему поверил!
Основным достоинством этого стихотворения было, то что оно короткое, легко запоминается, и вроде бы содержит слово «Дурак». Лака считал это слово смешным, он думал, что его Лаку посчитают остроумным и весёлым, ему будет уготована роль всеобщего друга. Понятие «популярный» Лука-заморыш тогда ещё не знал. Его одноклассницы и одноклассники вдохновенно, с блестящими глазами читали стихи и поэмы Михаила Лермонтова, Александра Блока, Бродского. Лака лишь слегка поразился выбору своих друзей, и может быть впервые в жизни, ещё неосознанно понял, что представляют собой другие люди. Пройдут годы прежде чем сердце заморыша согреется огнём настоящей поэзии. Вроде бы он даже возненавидит приправленный липкой патокой постмодернизм, и его будет тошнить от коктейля – юмора, жестокости, выделений красных гусениц и равнодушия.
Впрочем, мне всё равно, что теперь твориться в голове заморыша. Моё сознание ютиться в окружении твёрдых известковых плоскостей, острых углов и бугристых шишковидных кальцитовых наростов. Здесь тихо и темно, просветы между плоскостями заполнены воздухом, и стандартное, привычное для людей пространство представляет собой небольшой, довольно примитивный лабиринт. Где-то недалеко от моего местонахождения имеется выход на поверхность, пока что, ничто не побудило меня направиться к выходу.
Сложно сказать в каком состоянии сейчас находится моё тело, я не ощущаю ни ног, ни рук, а в те моменты, когда отступает тьма мне не удаётся увидеть себя со стороны. В своих мыслях я уже не называю себя по имени, это нелепо. Для себя я не «Антип», я «Фантом». Ни в коем случае я не являюсь призраком или привидением, потому что приведение – это когда что-то привиделось или показалось, но привидеться или показаться самому себе, я не мог, этого не было, всё моё существо отвергает такую возможность.
Твёрдое окружение, я осязаю внутренним чувством, словно на ощупь и этого достаточно чтобы ни о чём внешнем не волноваться.
