Коромысла и толкунчики. До этого были «Я и зелёные стрекозы» - страница 4



Полицейские видели, как человек с шумом вышел в тамбур, им было хорошо известно, что происходит в углу железного пространства между дверями и стеной. Двое сержантов направились в мою сторону, и остановились около стеклянных дверей, внутри тёплого вагона. Я смотрел на них из тамбура, электричка закрыла двери и с лёгкой дрожью тронулась в путь.

Мне было не стыдно за свой поступок. Но колени дрожали, я боялся, что вдруг сейчас окажется, что возить спирт в канистрах запрещено, и начнутся различные административные проблемы. И для выяснения причин меня пригласят в отделение полиции. Напряжение росло с каждой секундой. Перегон между Мартышкино и платформой Университет, очень короткий, две-три минуты, и всё это время сержанты наблюдали за моими действиями.

Но страх потерять финансовую независимость, сильнее ужаса возмездия. И когда, локомотив въехал на поворот ведущей к остановке, и на торможении заскрипели колёса я, позабыв благоразумие, под стальным взором пары глаз, вошёл в вагон, непринуждённо взял канистру, и беспрепятственно покинул, и салон и тамбур соскочив на платформу перед самым окончанием остановки. За моей спиной, двери мгновенно закрылись, и электричка скрылась в морозной пелене.

Я оказался один, на знакомой до ностальгической боли, платформе. Слева в недрах старинного парка, располагалась усадьба Сергиевка, справа пыхтела небольшая промышленная зона, и над промзоной вдали, темнели громады ПУНКа.

После небольшого замешательства, когда выяснилось, что следующая электричка в Санкт Петербург проследует, в пять часов пятьдесят минут, то есть через час, я направился в сторону студенческого городка. Дорога была хорошо известна, ведь в ПУНКе, в 12-м общежитии я прожил самые счастливые годы своей бледной жизни.

Там, где раньше располагалась металлобаза, приветственно мигал огнями автосервис и круглосуточный кавказский бар. С приятным ощущением я вошёл в заведение. Посетителей не было, за стойкой на высоком стуле сидел грузин, с седыми усами и бесстрастно смотрел телевизор.

– Простите – сказал я, запинаясь – у вас можно зарядить телефон? У вас есть зарядное устройство?

Грузин ничего не ответил на мои слова, он меланхолично жевал ириску и смотрел на меня в упор.

– Простите за беспокойство – сказал – Мне нужно зарядить телефон.

Грузин продолжал жевать, на его пухлых щеках, отражались сполохи от телеэкрана. Больше десяти лет назад, здесь на базе, иногда замерзала капуста, и все окрестности пропитывал сладкий запах, который легко можно было спутать с ароматом свежеиспечённых булочек. Мне не нравился этот аромат, но я был вынужден им дышать, когда ждал электричку на платформе, сейчас я смотрел на цветные сполохи на жирной коже, и отвращение комом подходило к горлу.

Грузин слез со стула, пультом выключил телевизор, и ушёл на кухню. С кухни пришёл молодой низкий парень, как специально с чёрной лоснящийся шевелюрой.

– Простите! – сказал я с улыбкой – мне нужно зарядить телефон.

Парень молчал, он достал свой смартфон, и стал бойко набирать сообщения. С высоты своего роста, я видел, что он шлёт одинаковые сердечки и будильники разным контактам.

Безответно повторив свою просьбу ещё раз, я покинул заведение, двери за мной, заперли на засов.

После заминки, бодро – мороз щипал лицо и руки, я побежал в сторону университетских общежитий.

Несколько лет назад, мне было больно осознавать, что самые сладкие годы моей жизни, единственное время которое вспоминается с теплотой, будет не в будущем а в прошлом. Но после обучения, и бесславного окончании научной карьеры, счастье осталось в юности, заметная часть которой стелилась словно туман среди четырнадцатиэтажных домов Петродворцового учебно-научного комплекса (ПУНКа).