– Эге, – скажет и носом шмыгнет (привычка такая уж у него была), – эге, гвоздь-то на заборе скривился… А вчера ровно стоял. – Все, черт старый, помнил. – Мм, – мычит, – а это что? – И тащит с гвоздя кусок нанковой материи приличного цвета. Ясно, от мужских панталон модного рисунка!
– Чьи бы это штаны? – Думает, думает, припоминает, припоминает и вспомнит: – Володькины! Ей-богу, Володьки Свистоплясова!.. Гм… А почему Володька Свистоплясов через забор лазил? – И пойдет, и пойдет… Тьфу!.. Даже самому под конец тяжко сделается. А с Володьки за починку штанов сдерет.
…Вот к этому Кузьмичу и обратилась Марфа Петровна за помощью. К себе его пригласила, графинчик водочки воздвигла со всеми принадлежностями: селедочку там с гарниром, редисочки в сметанке, груздочков поставила. Ну, одно слово, все, как следует, и чай с крендельками.
Пришел Кузьмич, взором все окинул, носом шмыгнул этак многозначительно, а сам думает: «Дело сурьезное. Целкачом пахнет». Однако виду не показал. Видит – Илья с Еленой являются.
– Здравствуйте, – говорит Илья и обе руки Кузьмичу протянул.
Кузьмич, конечно, руки ему пожал и говорит:
– Здрасте, гордость наша гаванская, краса гаванских палестин! Скоро плавать вокруг света отправитесь? Слышал я, что вы уж на ходу, так сказать?
– Скоро, скоро! – ответил Илья, улыбаясь.
– Милости прошу, Петр Кузьмич, к столу. Закусите, чем бог послал.
Марфа Петровна так ласково приглашала, что Кузьмич стал изумляться все больше и больше: к почету он приучен не был.
«Чего она меня так обхаживает?» – думает. «В чем дело?» – в догадках путается. «Этак по милости Господней, пожалуй, и трешницу с них сорву», – думает.
Закусил, чаю выпил. Ждет, в чем дело. Приготовился, табаку нюхнул. Носом шмыгнул. Все, как следует.
– Вот в чем дело, – тянет Марфа Петровна. – Совет ваш нужен и помощь. Дело выходит казусное.
– Внимаю, – говорит Кузьмич и голову набок скривил (всегда так слушал, ежели что важное было). А потом и говорит: – Ежели дело сурьезное, лучше бы с глазу на глаз?
– Ничего, – говорит Марфа Петровна, – все свои!
«Н-ну, – думает Кузьмич, – коли здесь столько народу интерес имеют, сорву и красненькую».
И рассказала ему Марфа Петровна все, как было: как карета приезжала, как из кареты господин вынес сундучок ее покойного мужа, ей вручил и укатил. Рассказала и про то, как в письме сказано было, что муж ее, Павел Ефимыч, жив и в плену томится.
Перекрестился Кузьмич – знал он Павла Ефимыча прекрасно.
– Ну и слава богу, что жив, – говорит. – Где же он?
– Вот мы и думаем, – говорит Марфа Петровна, – что тот, кто сундук прислал, должен это знать… В Америке, говорят, а где в точности – не знаем. Вот мы к вам, Петр Кузьмич, и обратились…
– Это что же? – говорит Кузьмич. – Мне, что ли, в Америку ехать – супруга вашего искать? Увольте, – говорит, – ни за какие коврижки не поеду!..
– Об этом мы вас и не просим, – говорит Марфа Петровна, – а вот вы узнайте, кто сундук прислал. Может, через него узнать можно все доподлинно.
Посмотрел на нее Кузьмич и говорит:
– За это дело возьмусь. Но, – говорит, – предваряю: должен все знать как на духу… Писем не присылали ли вам каких раньше? Или посылок? – Спросил, а сам смотрит в глаза ей в упор.
Замялась Марфа Петровна, потом под взором его и вовсе смутилась.
– А коли не хотите сказать, – говорит Кузьмич, а сам встает, – так я за это дело и браться не могу. – За шапку взялся. – За хлеб, за соль благодарствую, а помогать, – говорит, – извините, не берусь. До свиданья вам.
